В годы моего детства в Лхасе жило в общей сложности около десяти европейцев. Многих из них я не видел, и случай познакомиться с "инчи", как называют жителей Запада тибетцы, представился только когда Лобсан Самтэн привел ко мне Генриха Харрера.
Среди тех, кто жил тогда в столице, были сэр Бэсил Гоулд, глава британской миссии, и его преемник Хью Ричардсон, который впоследствии написал несколько книг о Тибете и с коим уже после изгнания я имел несколько полезных бесед. Кроме уже упомянутого Реджинальда Фокса был еще один британский врач, имя которого я не могу вспомнить. Но я никогда не забуду случай, как этого человека пригласили в Норбулингку для лечения павлина, у которого была опухоль под глазом. Я самым внимательным образом следил за ним и с изумлением слушал, как он успокаивал павлина, разговаривая с ним, употребляя и лхасский диалект, и почтительный стиль (являющиеся, по существу, двумя разными языками). Меня поразило как нечто совершенно сверхъестественное, что этот странный человек обращался к птице: "Достопочтенный павлин"!
Генрих Харрер оказался приятным человеком с белокурыми волосами, каких я раньше не видел. Я прозвал его "Гопсе", что означает "желтая голова". Будучи европейцем, он оказался интернирован британцами как военнопленный в Индии во время Второй мировой войны. Но каким-то образом ему удалось бежать вместе с другим пленным по имени Петер Ауфшнайтер. Вместе они добрались до Лхасы. Это было великим достижением, так как Тибет считался закрытым для всех иностранцев, за исключением нескольких имевших особое разрешение. Около пяти лет им пришлось прожить как кочевникам, прежде чем они достигли столицы. Когда эти люди появились в городе, их смелость и упорство произвели такое впечатление, что правительство разрешило им остаться. Естественно, я одним из первых узнал об их появлении, и мне было очень любопытно увидеть, как они выглядят, особенно Харрер, так как он быстро завоевал репутацию интересного и общительного человека.
Он прекрасно говорил на разговорном тибетском языке и обладал чудесным чувством юмора, оставаясь вместе с тем чрезвычайно почтительным и вежливым. Когда мы познакомились, он отбросил формальности и стал совсем откровенным, но, конечно, когда не было моих приближенных. Я очень ценил это качество. Впервые мы встретились в 1948 году, и в течение полутора лет, пока он не покинул Тибета, я виделся с ним регулярно, обычно раз в неделю. От него мне удалось узнать кое-что о внешнем мире и особенно о Европе и закончившейся недавно войне. Он помогал также мне и в английском языке, который я недавно начал изучать с одним из чиновников. Я уже узнал английский алфавит, который мне пришлось соотнести с тибетской фонетикой, и жаждал учиться дальше. Харрер также помог мне освоить некоторые практические вещи.
Например, он помог разобраться с генератором, который мне подарили вместе с электрическим проектором. Генератор оказался очень старым и слабым, Я часто подумывал, не присвоили ли британские деятели генератор, предназначавшийся для меня, а свой старый отдали мне!
Большой энтузиазм в то время вызывали у меня и три автомобиля, которые Тринадцатый Далай Лама импортировал в Тибет. Хотя настоящих дорог не было, он иногда использовал их как транспорт в самой Лхасе и ее окрестностях вплоть до самой своей смерти. После они не использовались и пришли в негодность. Теперь машины стояли в каком-то из помещений Норбулингки. Одна из них была американским "доджем", а две другие — марки "бэби остин", все выпуска конца двадцатых годов. Был еще джип — "виллис", приобретенный тибетской торговой миссией во время поездки в Америку в 1948 году, но он использовался редко.
Как и в случае с проектором, прошло немало времени, прежде чем я нашел кого-нибудь, кто понимал бы в автомобилях. Но я решил, что их нужно починить во что бы то ни стало. Наконец нашли водителя Таши Церинга, очень вспыльчивого человека, он был родом из Калимпонга, расположенного к югу от границы с Индией. Мы вместе трудились над этими автомобилями и, наконец, разобрав один из "остинов" на части, заставили работать второй. "Додж" и джип были в лучшем состоянии, их надо было только немного подправить.
Конечно же, как только автомобили были починены, мне не разрешили даже подходить к ним. Но это было уж слишком, и однажды, узнав, что моего водителя нет поблизости, я решил взять одну из машин покататься. У "доджа" и джипа были ключи зажигания, которые находились у водителя. Но в "бэби остине" зажигание производилось при помощи магнето, и его можно было завести поворотом ручки.
Я осторожно вывел этот автомобиль из гаража и поехал вокруг сада. К несчастью, парк в Норбулингке полон деревьев, и спустя совсем немного времени я столкнулся с одним из них. К ужасу своему, я увидел, что фара разбита. Если не починить до завтра, водитель разоблачит меня как угонщика, и тогда мне достанется.
Я сумел, не сломав ничего больше, поставить автомобиль обратно и сразу же стал пытаться восстановить разбитое стекло. Но тут — и это повергло меня в смятение — я обнаружил, что это было не обычное стекло, а цветное. Так что хотя и удалось найти кусок, которому я смог придать нужную форму, передо мной встала задача: как сделать, чтобы это стекло не отличалось от старого? В конце концов я добился хорошего результата, намазав его сахарным сиропом. Закончив свое рукоделие, я был вполне удовлетворен им. Но несмотря на это, когда на следующий день я увиделся со своим водителем, мне было очень стыдно. Я был уверен, что он наверняка знает или потом обнаружит, что произошло. Но он никогда не сказал мне ни слова об этом. Никогда не забуду Таши Церинга. Он еще жив и живет теперь в Индии, и хотя я редко с ним вижусь, продолжаю все же считать его своим добрым другом.
Тибетский календарь довольно сложен. Он базируется на лунном месяце. Кроме того, вместо столетий мы придерживаемся шестидесятилетнего цикла, каждый год цикла обозначен одним из пяти элементов в таком порядке: земля, воздух, огонь, вода и железо, а также одним из двенадцати животных: мышь, бык, тигр, заяц, дракон, змея, лошадь, овца, обезьяна, птица, собака и свинья. Каждый из элементов повторяется два раза подряд: сначала идет его мужской аспект, затем женский. Таким образом, они кончаются за десять лет. Затем первый элемент присоединяется к одиннадцатому и двенадцатому животному знаку, второй к тринадцатому и четырнадцатому и так далее. Например, 2000 год н. э. будет годом Железа-дракона.
В течение столетий, предшествовавших вооруженному вторжению Китая в Тибет, наступление сезонов отмечалось многочисленными праздниками. Обычно они имели религиозное значение, но праздновались одинаково монахами и мирянами. Последние во время праздников ели, пили, пели, танцевали и участвовали в играх, и все это перемежалось молитвами.
Одним из наиболее важных событий такого рода был праздник Нового года (или Лосар), который приходится на февраль — март по западному календарю. Для меня особенное значение этого праздника состояло в моей ежегодной публичной встрече с Нэйчунгом, государственным оракулом. Об этом я расскажу в следующей главе, но главное, мне и правительству представлялась возможность получить через медиума (или "кутэна"), советы от Дорже Дракдэна, божества-покровителя Тибета, по поводу наступающего года.
Был один праздник, который вызывал у меня самые разноречивые чувства. Это был "Монлам" — Праздник Большой Молитвы, начинавшийся сразу же после "Лосара". Причина моего двойственного отношения состояла в том, что как Далай Лама я должен был, несмотря на свой юный возраст, участвовать в самой главной церемонии. Кроме того, во время Монлама я неизбежно испытывал еще и сильный приступ инфлюэнцы, что и сейчас случается со мной каждый раз, когда приезжаю в Бодхгайю, — из-за пыли. Тогда это происходило потому, что моей резиденцией в это время являлись комнаты в храме Джокханг, которые были даже еще более запущенными, чем моя комната в Потале.
Эта церемония (или "пуджа"), которой я так страшился, происходила в послеполуденное время в конце первой из двух недель, посвященных Монламу. Она следовала после длинной лекции Регента о жизни Будды Шакьямуни. Сама пуджа длилась более четырех часов, а после этого я должен был читать наизусть длинный и трудный отрывок из Канона. Я так волновался, что не понимал ни слова из того, что говорилось до этого. Мой Старший Наставник — Регент, Младший Наставник и Мастера Ритуала, Одежд и Кухни — все были взволнованы в равной степени. Главная причина их тревоги заключалась в том, что во время церемонии я сидел высоко на троне и никто не мог подсказать мне, если я вдруг запнусь.