Как раз перед переездом в Брин Коттедж я сильно заболел. По возвращении в Дхарамсалу в начале 1966 года, после прекращения конфликта между Индией и Пакистаном, я с энтузиазмом принялся за свою новую вегетарианскую диету. К сожалению, в тибетской кухне мало блюд, в которых не использовалось бы мясо, и поварам потребовалось некоторое время, чтобы научиться готовить пищу вкусно без мяса. Но в конце концов они справились с этим и стали делать прекрасные блюда, от которых я действительно чувствовал себя хорошо. Между тем, несколько индийских друзей рассказали мне о важности дополнения диеты большим количеством молока и различных видов орехов. Я доверчиво последовал этому совету — и через двадцать месяцев заработал острый приступ желтухи.
В первый день меня все время рвало. Затем я совершенно потерял аппетит на две или три недели и дошел до состояния крайнего истощения. Я с трудом мог пошевелиться. В довершение всего моя кожа стала ярко-желтой. Я был похож на самого Будду! Некоторые люди поговаривали, что Далай Лама живет как узник в золотой клетке: а на этот раз я был еще и сам золотой.
В конце концов болезнь, которая оказалась гепатитом В, стала проходить, но только после того, как я начал принимать большие дозы тибетских лекарств (о которых еще расскажу в следующей главе). Однако, едва я стал снова проявлять интерес к еде, как получил наставление от своих докторов, что не только должен есть меньше жирного, отказаться от орехов и уменьшить потребление молока, но и начать снова употреблять мясо. Они очень боялись, что болезнь нанесла непоправимый ущерб печени, и считали, что в результате этого моя жизнь, вероятно, сократится. Некоторые индийские врачи, с которыми я советовался, были того же мнения, поэтому я с неохотой вернулся к невегетарианской пище. В настоящее время я ем мясо, за исключением тех случаев, когда это противоречит моей духовной практике. То же самое верно для многих тибетцев, которые последовали моему примеру и которых постигла та же судьба.
С самого начала мне было хорошо в моем новом доме. Как и Сварг Ашрам, этот дом был первоначально построен англичанами и стоит на вершине горы в собственном небольшом саду, окруженный деревьями. Из него открывается прекрасный вид и на горную цепь Дхауладар, и на долину, в которой лежит сама Дхарамсала. Не считая того, что возле дома имеется достаточно места, чтобы я мог обращаться к более чем тысяче людей, его главная привлекательность для меня заключается в этом саде. Я сразу же начал работать в нем и посадил много разных фруктовых деревьев и цветов. Я делал это своими руками: садоводство относится к одной из самых больших радостей для меня. К сожалению, немногие деревья прижились, и они дают довольно скудные и горькие плоды, но я утешаюсь тем, что сад навещает великое множество животных и особенно птиц.
Мне нравится наблюдать за жизнью живой природы еще больше, чем заниматься садом. Для этой цели я построил столик для птиц как раз напротив окна моей комнаты для занятий. Он окружен проволокой и сеткой, чтобы не допустить больших и хищных птиц, которые норовят спугнуть своих меньших собратьев. Однако это не всегда помогает. Иногда я вынужден доставать одно из пневматических ружей, которые приобрел вскоре после прибытия в Индию, чтобы призвать к порядку этих жирных жадных правонарушителей. Так как в Норбулингке я проводил ребенком много времени, упражняясь со старым пневматическим ружьем, то являюсь довольно неплохим стрелком. Конечно же, я никогда не убивал их. В мои намерения входило только проучить их хорошенько.
В Брин Коттедже мои дни были заполнены в основном теми же занятиями, что и прежде. Каждую зиму я навещал поселения беженцев и время от времени давал учения, а также продолжал свои религиозные занятия. Кроме того, я старался побольше узнать о западном мировоззрении, особенно в различных областях естественных наук, астрономии и философии. А в минуты досуга я занимался фотографией, вспомнив свою старую любовь к этому занятию. Когда мне было тринадцать или четырнадцать лет, я приобрел при посредничестве Серкона Ринпоче, хромого ценшапа, свою первую фотокамеру.
Сначала я поручал ему дальнейшую обработку заснятых пленок, которые он выдавал за свои собственные (чтобы я не попал в затруднительное положение, если сфотографировал бы что-то такое, что могло показаться недостойным Далай Ламы) и отдавал их купцу. Потом пленки отправлялись в Индию. Эта операция всегда вызывала его беспокойство — потому что, если их тематика была бы действительно неподходящей, ответственность лежал бы на нем! Однако впоследствии я устроил в Норбулингке фотолабораторию и научился у одного из моих сотрудников, Джигмэ Таринга, делать эту работу самостоятельно.
Другим хобби, которым я вновь занялся после переезда в новый дом, была починка часов. Так как у меня стало больше места, чем раньше, я смог оставить одну комнату под мастерскую, для которой приобрел соответствующий набор инструментов. Потому что, сколько я себя помню, меня всегда завораживали часы и четки, эту грань своего характера я разделяю с Тринадцатым Далай Ламой. Часто, видя несходство наших характеров, я думаю, что невозможно, чтобы я был его перевоплощением. Но если учесть наш интерес к часам и четкам, то нет никакого сомнения, что это именно я!
Будучи совсем молодым, я носил карманные часы своего предшественника, но всегда мечтал о наручных часах — хотя некоторые не советовали мне их носить. Когда я стал достаточно взрослым, чтобы убедить Серкона Ринпоче, что они мне крайне необходимы, то послал его купить мне "Ролекс" и "Омегу" на Лхасском рынке. Хотя это может показаться невероятным, но даже в те далекие времена — до того, как китайцы пришли цивилизовать нас, в Лхасе было возможно купить швейцарские часы. В действительности, почти не существовало такой вещи, которой нельзя было бы купить на рынке: довольно легко можно было достать все, начиная от мыла "Мармит и Ярдли" из Англии до свежих номеров журнала "Лайф".
Нет нужды говорить, что первым делом я разобрал свои новые приобретения на части. Когда я впервые увидел крошечные детальки, которые составляли механизм, то пожалел о своей поспешности. Но вскоре я сумел собрать их, а также научился замедлять и ускорять их ход. Поэтому я был очень рад, когда в конце концов у меня появилась настоящая мастерская, чтобы заниматься такой работой. Я починил немало на первый взгляд безнадежно сломанных часов для членов своей семьи и друзей и до сего времени люблю, чтобы мои инструменты были у меня под рукой, хотя и не имею больше времени заниматься этим делом. Кроме того, многие современные часы невозможно открыть без того, чтобы не поцарапать их. Боюсь, я разочаровал некоторых людей, хронометры которых были возвращены им в рабочем состоянии, но далеко не в первозданном виде.
Так что я более-менее справлялся с современной технологией, хотя, конечно, электронные цифровые часы не входят в мою компетенцию. Должен признать только пару неудач: один раз это были красивые золотые часы "Патек Филип", которые прислал мне в качестве подарка президент Рузвельт. У них имелись отдельные механизмы для секундной стрелки и даты — я никак не мог в них разобраться, не могли разобраться и профессиональные часовщики, к которым я отсылал их. Никто не смог добиться, чтобы они шли правильно, пока я сам не привез их к изготовителям, когда посетил Швейцарию несколько лет назад. К счастью, во время моего бегства из Лхасы они находились у часовщика в Индии. В другой раз неудача постигла меня с часами, принадлежавшими члену моего правительства: я должен сознаться, что пришлось отправить их назад в конверте разобранными на части.
В этом месте мне надо, может быть, упомянуть о трех кошках, которых я имел в Индии. Первая из них появилась в моем доме в конце шестидесятых годов. Это была черно-белая кошечка по имени Церинг, она обладала многими хорошими качествами, среди которых выделялось ее дружелюбие. У меня было не так уж много правил для тех существ, которые становились членами моего дома, помимо того, что они должны были являться монахами и монахинями. Но у нее была одна главная слабость, которую я как буддист не мог потерпеть: она никак не могла удержаться, чтобы не погнаться за мышью. Часто я был вынужден наказывать ее за это. Именно в один из таких случаев, увы, она и нашла свой конец. Я застал Церинг на месте преступления, когда она убивала мышь в моем доме. Когда я крикнул на нее, она взлетела на самый верх занавески, не удержалась, упала на пол и была смертельно ранена. Несмотря на все внимание и заботу, которые я оказывал ей, она не поправилась и через несколько дней умерла.