Выбрать главу

Нина кивнула.

— Левушка, — позвала, просунувшись в щелку двери, та самая старушка, которую он только что прогнал. — Там Исидор Павлович банку открывал и руку поранил. Ты бы посмотрел.

— Заживет, — сказал Лев Моисеевич, — отстань.

— Кровь льется…

— Иди, я тебе сказал. Вечно ты пристаешь как банный лист.

— А Таня где? — спросила Нина, когда старушка исчезла.

— Татьяна — большой человек, работает.

— А где?

— Где все. Ты разве не знаешь?

— Нет, — сказала Нина, — а где она работает?

— А ты разве не там?

Нина пожала плечами.

— Ладно, не притворяйся, — Кантор махнул рукой. — Зачем ты меня злишь?

— Лев Моисеевич, — опять позвала старушка, — Исидор Павлович сказал, что он вас за это порции лишит.

— Пусть попробует! — рассердился Кантор. — Так и передай: Лев Моисеевич сказал: «Пусть-пусть попробует!»

— Я передам, — сказала старушка, — только ведь не послушают.

— Ладно, иди-иди. Вечно ты глупости говоришь. Так о чем мы? — повернулся он снова к Нине. — Ты-то как живешь? Замуж вышла?

— Ну если не считать того раза…

— Дети есть?

— Нет.

— А вот это зря. Это я тебе как врач говорю. Тебе уже сколько?

— Двадцать семь.

— Вот видишь!

— Лев Моисеевич! — (ну и секретарша, черт побери, досталась Кантору, ни минуты от нее покоя нет). — Они там сейчас торт делить будут. Исидор Павлович говорит, что он один не справится.

— Ну как же! — Кантор заметно приосанился, надулся даже. — Где уж ему! Всегда как что-нибудь ответственное, так Лев Моисеевич. И это при том, заметь, — это уже в сторону, Нине, — что в обыденной ситуации могут и нахамить, и куском обнести, и спереть что-нибудь по мелочи. Ну да что с них взять? Шушера! Плюгавое старичье! Ладно, — это опять шустрой старушке, — пойди скажи, что сейчас буду. Пусть ничего не трогают до моего прихода.

Старушка снова унеслась.

— Надеюсь, ты меня извинишь: момент и впрямь ответственный. А может, составишь компанию? Всю нашу колонию увидишь. Пойдем?

Нина двинулась за величественно выступавшим Кантором — наверное, она и была нужна ему в качества сопровождающего лица, без свиты он себя уже не представлял. По пути там и сям, словно специально расставленные, виднелись все те же старички и старушки. Подпустив повелителя — а в этот момент Лев Моисеевич был, несомненно, им — на предельно близкое расстояние, они срывались с места и с привычным уже топотком уносились вперед.

«Как евражки, — подумала Нина. — Вот так стоят на сопке столбиками, почти вплотную подпускают, а потом уносятся. Или это вестники какие-то?»

В кухню, благо размеры позволяли, был перетащен из столовой огромный дубовый стол, и сейчас на пустой его поверхности белела картонка торта, ставшая сразу, из-за огромности стола, маленькой и жалкой какой-то. Колонисты — так их, вероятно, следовало называть, если все это, как говорит Лев Моисеевич, колония, — став вокруг стола, не спускали с картонки глаз.

— Нуте-с, — сказал Лев Моисеевич и снял крышку, — на что жалуетесь?

То ли по привычке так сказал (врач ведь с многолетним стажем), то ли гаерствовал немного, перефразировал себя прежнего, сохраняя при этом полную серьезность.

Тот кругленький старичок, что взял у Нины в передней банку и коробку, почтительно протянул ему плохонький ножик. Правая рука у него была замотана грязной тряпкой.

— Благодарю вас, Исидор Павлович. Приступим.

Нина смотрела на лица обступивших стол людей, и бессмысленность, ирреальность, чудовищность происходящего все более поражала ее. Ведь это уже не Булгаков, а Босх, Гойя, еще неизвестно кто… Форменный бедлам, полное умопомрачение виделись в лицах людей, благоговейно и нетерпеливо наблюдавших, как ножик взрезает пухлую, жирную плоть кондитерского изделия. Да что же они — торта никогда не видели? Оголодали, одичали? Как же они дошли до такого состояния? Да и кто они, эти крысомыши?

— Ну вот и все! — удовлетворенно сказал Лев Моисеевич. — А кому мы отдадим самый красивый, самый лучший кусочек — с розой?

Возникла пауза. Глаза всех присутствующих были по-прежнему устремлены на середину стола.

— Себе и возьмите, — посоветовал серьезный старичок в очках. — Кому как не вам? Вы у нас хозяин.

— Исидору Павловичу! — выкрикнул кто-то. — Он не меньше делает.

— Нет, позвольте, — сказала полная, раскрасневшаяся от волнения старушка, похожая на ту Берту Лазаревну, что вела хозяйство в Кратове, только гораздо более решительная и словно помолодевшая. — Мне прошлый раз вообще не хватило. Наверное, я имею право!