— Тихо! — прикрикнул Лев Моисеевич. — Никто не угадал. Самый лучший кусочек торта по праву принадлежит нашей гостье, почтившей нас сегодня своим визитом и пришедшей, как видите, не с пустыми руками, Нине… как твое отчество? Сергеевне! Не слышу ликования, друзья!
— Ну да, — сказал кто-то, — только пришла — и ей лучший кусочек! А мы, значит, так — пришей-пристегни, с нами можно не считаться?
— А если не хватит опять кому-нибудь? — выступил один оппонент. — Надо посчитать сначала.
— Да у нас всегда так, — поддержала его Берта Лазаревна, — кто-то приходит, а потом своим ничего не остается.
— Ах вы неблагодарные, — рассердился Кантор, — в кои-то веки к вам приходит человек, а вы его даже угостить как следует не хотите. Мне стыдно за вас!
— Я посчитаю, можно? — спросил кругленький. — Может, тут и спорить не из-за чего?
— А я говорю — стыдно! — не уступал Кантор. — Да вы на себя посмотрите. В каком вы виде? В зеркало гляньте на свои бессмысленные лица. Что у вас осталось за душой?
— Лев Моисеевич, — сказал кто-то, появляясь в дверях, — там опять звонят. Говорят, что надо срочно зажечь все электричество.
— Электричество? Зачем? — удивился Лев Моисеевич. — День еще, и так светло!
— Не знаю, — сказал тот. — Они так сказали. За неисполнение сами знаете что бывает.
— Зажжем! Конечно, зажечь везде надо! — раздались возбужденные голоса.
— Ну, я не знаю, — согласился Лев Моисеевич. — Делайте что хотите. Пойдемте, Нина, что с этими безумцами разговаривать!
— А можно я самый красивый кусочек с розочкой съем? — подскочила к нему старушонка-секретарь. — Вы ведь уходите…
— Жри! — грубо сказал ей Лев Моисеевич. — Только не подавись, жадина-говядина. Фу, бяка!
Они прошли по тем же комнатам в спальню Татьяны. По дороге Нина отмечала все новые и новые следы запустения, развала, распада некогда блестящей квартиры, отлично отрегулированного быта. Да что там следы! Не осталось ведь почти ничего от той обстановки, не было тех люстр, портьер, картин. Ничего не осталось — пустые стены, грязный — конечно, без ковров — пол, какие-то канцелярские стулья. А в гостиной, там, где некогда собирался салон, вместо прежней софы — шаткий деревянный диван с тремя вырезанными на спинке буквами «МПС», Министерство путей сообщения, наверное. Это-то страшилище откуда притащили? С вокзала какого-нибудь?
Кто-то бежал за ними следом, не решаясь обогнать, и щелкал за их спинами выключателями.
— А книги? — наконец осмелилась спросить Нина, она подумала о них, еще когда стояла на лестнице перед дверью и ее не хотели или боялись пускать.
— Пойдем, — сказал Лев Моисеевич, — там поговорим. Пока они все едят, никто приставать не будет.
— Значит, ты от Татьяны пришла? — спросил он, скова располагаясь на кушетке в спальне.
— Нет, я сама. А она не приходит, что ли?
— Приходит, но редко. Обычно продукты под дверь раз в два дня ставит и уходит. Да что ей, если честно говорить, на все это смотреть?
— Но почему, — спросила Нина, — почему все это так?
— Что — это?
— Эти люди, например. Откуда они? Куда мебель делась? Где книги? Где Анна Павловна? Где вообще все?
— Какая ты быстрая — тебе все сразу подавай Столько лет не приходила — и все сразу узнать хочешь. А как это рассказать? Это ведь не сразу все сложилось. Раньше вот и не звонил никто, а теперь звонят. Как это объяснить?
— Ну, — сказала Нина, — это, наверное, хулиганит кто-то.
— Не скажи, — возразил Лев Моисеевич. — Можно, конечно, все это и такой простой причиной объяснить — мальчишки хулиганят. Может, это и так. Но ведь что-то сбывается, понимаешь? Так что это не только хулиганство, но и что-то серьезное, что мы еще до конца не знаем. Вот и сейчас: зачем свет зажигать? Безумие вроде? Но ты все-таки встань и зажги, — тебе легче — пускай горит. Вдруг так надо?
— А где Анна Павловна? Она куда-то уехала?
— А я теперь уже и не знаю, — сказал он с грустью. — Раньше считалось, что Бориса — ну, этого придуманного сына и брата — нет, что это все игрушки, а теперь оказывается, что он есть, раз Татьяна к нему уехала. Анна Павловна, по прежним понятиям, умерла. А по новым? Может, это мы все умерли и теперь на том свете живем, а она — в прежней квартире, где и Татьянами Борис. Но тогда почему она никогда не позвонит? Татьяна-то ведь звонит и продукты приносит…
— Да не может этого быть, Лев Моисеевич. Полно вам.