Аналогия 2. Персонаж литературного произведения. Откроем роман «Моби Дик». На первой странице читаем: «Зовите меня Измаил». Кого называть Измаилом? Автора этих строк, Мелвилла? Нет, мы зовем Измаилом Измаила. Но кто он такой? Это вымышленный персонаж Мелвилла. Довольно много о нем мы узнаем из романа. Что он китобой и что он ищет приключения на судне «Пекод». Кое-что оказывается понятным между строк. Например, что у него две руки и две ноги. Ведь кроме особенностей, описанных автором, мы полагаем, что его герой в остальном похож на прочих людей (в отличие от капитана Ахава, например). Но что-то об Измаиле останется принципиально неопределенным. К примеру, было ли у него родимое пятно на плече? Этот вопрос не может быть выяснен, поскольку Мелвилл об этом ничего не говорит. Существование такого рода неопределенностей и есть основное отличие вымышленных персонажей от исторических. В отношении первых не всегда действует принцип бивалентности. Утверждения о них могут носить не только истинный или ложный характер, но и неопределенный. Ведь их существование задается только границами текста и культуры, в которых они создаются. То же самое применимо и к личностям. Как, впрочем, и к центрам тяжести. Они имеют только те свойства, какими наделила их теория. Что, однако, не делает эти понятия бессмысленными или неприемлемыми для серьезной дискуссии и даже науки. В конце концов, наука не смогла бы развиваться без подобных понятий.
История с Измаилом – хорошая иллюстрация появления вымышленных личностей. Но она, кроме пользы, может отбросить нас назад, вернув к исходным интуициям. Она может напомнить о связи вымышленных героев с реальными авторами. Для нейтрализации этой интуиции можно обратиться к еще одной ситуации, придуманной уже упомянутым Д. Деннетом специально для этой цели, – к ситуации с машиной, которая пишет романы. Это будет третья иллюстрация, которую мы используем для прояснения сущности личности.
Аналогия 3. Созданный алгоритмом образ. Представьте машину-писателя. В ней есть набор различных текстовых фрагментов, правил и каких-то алгоритмов перемешивания слов. Эта машина создана не для написания какого-то конкретного романа, а просто чтобы генерировать осмысленные тексты. Создана так, что ее создатели сами не знают, какой сюжет и каких героев она в этот раз выпишет. Вот мы включаем машину, и из ее принтера появляется заглавие, а за ним – первые строки романа: «Описание жизни Гилберта». «Зовите меня Гилберт», – начинается текст. И далее появляются страницы биографического описания жизни и приключений Гилберта. Машина, не имеющая представлений ни о мире, ни о романе, вполне способна создать и вымышленного героя, и его биографию. Теперь усложним ситуацию: поместим машину в небольшого робота на колесах. Представьте, как он вместе с машиной-писателем попадает в чулан и там случайно закрывается. И тут же из его принтера появляется продолжение истории: «Меня заперли в чулане. Помогите!» Помочь кому? Гилберту, наверное. Но кто этот Гилберт? Робот? Или вымышленный персонаж, созданный роботом? Мы спасаем машину из чулана, и она тут же выдает новый текст: «Благодарю. Ваш Гилберт». Теперь уже нельзя игнорировать любопытное соответствие между историями вымышленного персонажа, Гилберта, и робота. Но сам робот – не персонаж, он может даже не знать, что создает персонажа. Он фактически не обладает качествами, приписываемыми персонажу, в частности той целостностью, рациональностью и сентиментальностью Гилберта. Робот – только машина с различными механическими частями. И тем не менее эта машина способна породить образ рационального, чувствительного, целостного эго. Скорее всего, машина человеческого мозга делает что-то подобное.
Доводы в пользу такого суждения и релевантности приведенных выше трех аналогий можно почерпнуть, в частности, из области психиатрии и нейронауки. В качестве основы для одного из доводов может служить феномен множественной личности (иначе это психическое нарушение называется диссоциативным расстройством личности). Другой довод можно построить на наблюдениях за пациентами с расщепленными полушариями мозга.