То, что нам кажется изменением характера, есть на самом деле приобретенное с летами и опытом искусство скрывать свои страсти, достигать своих целей иными путями, чем это делает неопытный человек и т. п.
Поэтому «истинная честь (не рыцарская, или дурацкая), будучи раз утрачена, никогда впредь не восстановляется, и пятно единственного недостойного поступка всю жизнь остается на человеке, как говорится, клеймит его. Отсюда и, пословица: кто раз украл, весь век свой вор» (77).
Воспоминания о каком-либо постыдном деянии, совершенном в юности и указывающем на печальные черты нашего характера, продолжают вызывать угрызения совести даже и в старости, тогда как «нас не устыжают в старости ни самые смешные заблуждения, ни грубейшее незнание, ни удивительнейшие глупости нашей юности, ибо все это уже изменилось» (стр. 78); дело в том, что недостатки нашего знания исправимы, «мы от них отделались, давно их оставили, как наши юношеские платья», а характер, наоборот, неизменен. Поэтому, когда человек, которому мы доверяем, обманет нас, мы не скажем «у него изменился характер», а подумаем «я в нем ошибся». И все наши нравственные оценки падают не на мотив и не на отдельный поступок человека, а на характер его.
Подводя итоги своему учению о детерминизме в царстве явлений, Шопенгауер говорит: Всякая вещь реагирует на внешние влияния сообразно своей сущности, «Operari sequitur esse», «действование следует из бытия», т. е. определяется сущностью (essentia) деятеля. Но сущность человека есть его эмпирический характер. Следовательно, тот, кто изучил бы до последней глубины характер человека и знал бы все мотивы его, мог бы предсказать всякий поступок человека с совершенной точностью. Liberum arbitrium indifferentiae, т. е. безразличная возможность двух противоположных поступков при одних и тех же условиях, предполагает человека, лишенного определенной сущности, т. е. без essentiae. В самом деле, «всякая existentia (существование) предполагает essentia (существо), т. е. все сущее должно представлять собой нечто, иметь определенную сущность. Нельзя существовать и быть притом ничем». «Свобода воли, по точном рассмотрении, означает существование (existentia) без сущности (essentia), т. е., что нечто существует, но есть притом ничто, что значит опять таки не существует, следовательно, представляет противоречие» (стр. 87, 88).
Совершив ценную работу строгого и ясного обоснования детерминизма, Шопенгауер вслед за этим обращает внимание на одно загадочное явление, которое без свободы необъяснимо, — именно чувство ответственности, сознание вменяемости и вины. «Как бы совершенно мы ни были убеждены в необходимости, с которой наступают наши деянья, говорит Шопенгауер, никому и никогда не придет в голову оправдывать свой поступок этой необходимостью и сваливать вину на мотивы, на то, что при наступлении их деяние было неизбежно. Ибо всякий человек очень хорошо видит, что эта необходимость имеет субъективное условие, и что объективно, — т. е. при существующих обстоятельствах, следовательно, под действием определивших его мотивов, — все таки вполне был возможен совершенно иной, даже вполне противоположный, поступок, который и мог бы осуществиться, если бы только он был другим человеком: только в этом все и дело. Ему, так как он этот, а не другой человек, и потому что у него такой характер, конечно, другое деянье было невозможно; но само по себе, т. е. объективно, оно было возможно. Поэтому ответственность, которую он сознает, только по-видимому падает на деяние, а в сущности и в основании на его характер; за него человек и чувствует себя ответственным, за него же делают его ответственным и другие» (стр. 99с.).
Но почему мы сознаем себя ответственными за свой характер? каково происхождение нашего характера? Эмпирический характер человека, «да и весь человек, как предмет опыта, есть просто явление, а потому связан с формами всякого явления, — с временем, пространством и причинностью, и подчинен его законам» (стр. 104). Но последнее основание этого явления заключается в умопостигаемом характере человека, в его воле, как вещи в себе; а как вещь в себе, воля не подчинена времени, поэтому не зависит от закона причинности и, следовательно, абсолютно свободна.
Таким образом «мы должны искать проявления и творение своей свободы не в наших отдельных поступках, согласно общему воззрению, но во всем существовании и существе (existentia et essentia) самого человека, которые должны быть мыслимы, как его свободное деяние, которое представляется во множестве и разнообразии поступков только нашей познавательной способности, прикованной ко времени, пространству и причинности; но поступки эти, в силу первоначального единства того, что в них отражается, все должны носить точно один и тот же характер и всякий раз являться неизбежным последствием наступающих мотивов, которыми они бывают вызваны и определены в частностях» (стр. 105с.).