Центральное место в этом учении о мире занимают субстанциальные деятели, наделенные творческими силами для проявления в действиях во времени и в пространстве. Умозрение, исследующее такого деятеля, и наблюдение наше над своим я, ближайшим к каждому из нас образцом такого существа, показывает, что никакой предмет, находящийся вне субстанциального деятеля, не может вторгнутся в сферу его индивидуальности и породит перемену в нем: всякая перемена в субстанциальном деятеле, напр. в человеческом я, есть его собственное действие, собственное проявление; многие из этих проявлений возникают, как будет показано ниже, на основе общения с внешним миром, однако, так что предметы и события внешнего мира служат только поводом для проявления деятеля, но само это свое проявление, его содержание, характер деятель создает из собственных недр своих, собственной творческой силой своей. Таким образом, рассматривая совокупность условий, необходимых для возникновения событий, мы резко разграничиваем среди этих условий причины и поводы. Причиной, в точном смысле слова, мы называем только сверхвременного субстанциального деятеля и творческую силу его, посредством которой он созидает, порождает, вводит в состав реального бытия событие. Все остальные условия, хотя они тоже необходимы для возникновения события, мы называем лишь поводами, потому что онтологическая функция их при порождении события и спайка их с возникающим событием глубоко отлична от функций и спайки деятеля с его действием.
Деятель и его действие неразрывно связаны, и эта связь выражается в сознании действования, переживании активности, созерцая которое можно непосредственно установить, какой деятель порождает действие; в этой связи есть нечто вроде сплошности; наоборот, поводы, по которым возникает действие, всегда находятся на некотором расстоянии от него, всегда есть некоторый разрыв сплошности в отношении между действием и поводами к нему. Это разграничение выражается в тонких оттенках переживания, примеры которых можно найти, напр. при рассмотрении влияния воспоминаний о прошлом на настоящее. Все эти черты динамистической причинности пренебрежительно отброшены позитивистами, кантианцами различных толков и др. Для позитивистов причинная связь есть только правильная последовательность событий во времени, для кантианцев это есть порядок событий, определенный категорией мышления. Но как бы то ни было, и те, и другие или совсем не замечают или неправильно истолковывают онтологически-динамическую сторону причинности под влиянием ложных предпосылок, приводящих их к убеждению, что метафизика, как наука, невозможна, так как человек не способен познать подлинное бытие (бытие, как оно существует, независимо от знания о нем). Отбрасывая динамическую сторону причинной связи, позитивисты и кантианцы сосредоточивают внимание только на той ее стороне, о которой можно сказать, что она есть вид порядка, и именно вид законосообразной связи (единообразие природы). Из сложного состава причинности они отвлекают лишь то, что необходимо для возможности абстрактных наук о природе, таких, как физика, химия и т.п., задающихся целью открыть законы природы. С точки зрения такого абстрактного рассмотрения, ищущего для каждого события только той совокупности условий, при которых оно неизбежно наступает, подразделение условий на причины и поводы, действительно не представляет существенного интереса, однако ограниченность такой точки зрения обнаруживается, как только мы выйдем за пределы этих наук, и займемся хотя бы основами теории этих же самых наук, именно логикой и гносеологией. Тогда при разработке, напр. теории индукции тотчас же обнаружится, что индуктивные умозаключения были бы невозможны, если бы не было доступной наблюдению динамической стороны причинной связи: в самом деле, тогда все события всего мира примыкали бы друг к другу лишь внешне, как сосуществующие или следующие друг за другом, и не было бы возможности извлечь из этого океана равнодушных друг к другу элементов такие ограниченные отрезки бытия, ядром которых служит ценная (для умозаключения) структурная связь, так что суждения о них могут сыграть роль посылок, и анализ их может привести к индуктивному выводу.[40]
Еще менее возможно обойтись без учета динамической стороны причинности в такой науке, как этика; на современном уровне развития ее, выяснилось, что она должна быть преимущественно конкретной этикой, т. е. не ограничиваться лишь общими отвлеченными нормами поведения, но выяснить индивидуальное, неповторимое и незаменимое своеобразие выполнения каждой личностью ее идеального назначения. Для исследования этих вопросов необходимо иметь перед своим умственным взором все строение волевого акта, все факторы его; при этом наибольший интерес представляет для конкретной этики та творческая сторона поступка, благодаря которой он может быть ярко запечатлен индивидуальным характером и не подпадать шаблону того или другого закона природы. Такова именно динамическая сторона причинности; благодаря ей именно вовсе не необходимо, чтобы причинная связь была законосообразной, она может быть индивидуальной причинностью; в самом деле, где есть порождение деятелем действия, там есть причинная связь; в это понятие причинной связи не входит признак шаблонной повторимости порождения, и фактически нередко творческий акт по самому смыслу своему есть нечто индивидуальное, неповторимое.[41]
40
Подробно об этом см. мою «Логику», «Принципиальные основы индуктивных умозаключений», §§ 149–151 и «Непосредственное оправдание суждений», §§ 73–78.
41
Понятие индивидуальной причинности развито С. И. Гессеном в его книге «Über individuelle Causalitat»; однако у Гессена это понятие имеет глубоко отличное содержание от изложенного мной. Гессен не имеет в виду