Проникнутое любовью к Богу хотение единения с Ним или проникнутое любовью к себе стремление присвоить себе Божественность есть абсолютно свободное первичное проявление деятеля, не вынуждаемое никаким эмпирическим характером уже потому, что первозданная сущность не обладает таким характером. Такие проявления, как попытки присвоения себе не надлежащей ценности, если они, несмотря на разочарования, настойчиво повторяются, создают эмпирический характер себялюбия.
Вступая друг к другу в отношения противодействия и взаимного стеснения бытия, себялюбивые существа создают царство низшего бытия, характеризующееся не столько единством, сколько разделением и обособлением деятелей друг от друга. В пространстве эти отношения выражаются в процессах взаимного отталкивания, создающих материальную телесность деятелей, которая является необходимым спутником душевных эгоистических проявлений. Такое царство бытия я называю царством вражды или душевно материальным царством.[83] О том, как эта обособленность деятелей отражается на их свободе, речь будет позже, а теперь посмотрим, каков характер свободы существ, своими деяниями обнаруживших любовь к Богу и единение с Ним. Они образуют высшее царство бытия, царство Божие или царство Духа. Обладая полнотой бытия, стоя лицом к лицу с совершенной истиной, добром, красотой и соучаствуя в творении этих абсолютных ценностей, члены Царства Божия никогда не отпадут от него. Из этого не следует, будто они лишились формальной свободы: они могут отпасть, но никогда не захотят отпадения. Кто думает, что здесь утрачена свобода, тот смешивает два глубоко различные понятия — мощь к совершению чего либо и хотение совершить что-либо, как это давно уже указал Лейбниц, опровергая Абеляра. В самом деле, Абеляр говорит, что Бог может делать только то, что он делает, именно только добро; не доброго Он не может пожелать, а следовательно, не может и сделать. В этом рассуждении, ограничивающем свободу Бога, упущено из виду, говорит Лейбниц, различие между «puissance» и «volonté».[84]
Сохраняя формальную свободу, и следовательно, не становясь автоматами добродетели, члены Царства Божия достигают в то же время совершенной полноты материальной свободы. Сущность ее заключается в том, что в их распоряжении находится бесконечная творческая сила для осуществления бесконечного разнообразия красоты, добра и обретения совершенной истины. Бесконечность их творческой силы вытекает из конкретного единосущия их, вследствие чего всякий творческий замысел члена Царства Божия встречает не противодействие других, а, наоборот, подхватывается всеми и осуществляется в соборном действии. В таком единосущном сочетании сил участвует и творческая мощь Божия, а потому нет границ этой полноте творчества.
Конкретное единосущие придает Царству Божию или Царству Духа такой блеск и великолепие, такое совершенство, которому равного нет в нашем жалком царстве неполного бытия. Самые категории, посредством которых следует выражать строение Царства Духа или только аналогичны нашим категориям или даже совершенно отличны от них. Поэтому очень мало можно сказать положительного о нем. Коснемся лишь некоторых черт его, имеющих непосредственное отношение к нашей теме, именно обнаруживающих отсутствие в этом царстве тех ограничений и обеднений, в которых так тягостно выражается упадок материальной свободы, характеризующий нашу жизнь.[85]
Богатство и вселенская целость творчества в этом Царстве так велики, что в нем нет повторений, придающих нашей жизни характер скучного однообразия; всякое деяние в нем отмечено яркой печатью индивидуального своеобразия и новизны творчества; поэтому здесь не может быть и речи о законах и правилах в нашем смысле слова. Понятие множественности здесь приложимо лишь в смысле качественной множественности, о которой говорит Бергсон, но не в смысле количественной множественности, предполагающей однообразие.
Вместе с категорией количества теряет здесь свое значение и категория качества в нашем смысле слова. В самом деле, о качестве, напр. вспыльчивости или снисходительности, можно говорить лишь в области отрицательных проявлений, а также низших ступеней добра, где есть шаблонный тип поведения, связанный с упадком творческих сил. Там-же, где совершается подъем в светлое царство подлинного добра и красоты, всякое проявление возникает, как новое осуществление самодеятельности, как новый творческий акт, а не применение к делу старой матрицы, отвердевшей из сотен однообразных проявлений индивидуума или даже полученной им по наследству. Поэтому-то в художественном изображении жизни для обрисовки отрицательного характера достаточно бывает одного яркого эпизода, а для обрисовки положительных черт личности нужно целое сложное творение посвятить этой теме. В пределе, т. е. в Царствии Божием не может быть уже речи об эмпирическом характере деятеля, хотя вся деятельность его есть непрерывная реализация добра и красоты.
85
См. подробнее о Царстве Божием или Царстве Духа мою книгу «Мир как органическое целое».