Развивая эту метафизику природы в духе изложенных мной выше учений о субстанциальных деятелях, соответствующих тому, что Лейбниц называл монадами, необходимо признать, что человеческое я есть деятель, дошедший до своей сравнительно высокой ступени развития, пройдя длинную эволюцию от электрона (или какого либо еще более упрощенного элемента) и т. д. через животный мир вплоть до человека. Вместе с Лейбницем нам придется при этом признать нечто вроде перевоплощения, именно утверждать, что один и тот же индивидуальный деятель на различных ступенях развития имеет различные тела, все более и более совершенные, способные к функциям все более и более высокой ценности.
Это учение об эволюционном происхождении человека глубоко отличается от натуралистического эволюционизма тем, что первооснову эволюции оно находит не в низших силах природы, а в Боге и нормативных идеях Божиих, присущих каждому субстанциальному деятелю. «Из того, что высшие формы или типы бытия являются или открываются после низших» говорит Соловьев, «никак не следует, что они суть произведение или создание этих низших. Порядок сущего не есть то же, что порядок явления. Высшие, более положительные и полные образы и состояния бытия существуют (метафизически) первее низших, хотя являются или открываются после них. Этим не отрицается эволюция; ее нельзя отрицать, она есть факт. Но утверждать, что эволюция создает высшие формы всецело из низших, т. е. окончательно из ничего, — значит под факт подставлять логическую нелепость. Эволюция низших типов бытия не может сама по себе создавать высших, но она производит материальные условия или дает соответствующую среду для проявления или откровения высшего типа. Таким образом, каждое появление нового типа бытия есть в известном смысле новое творение, но такое, которое менее всего может быть обозначено как творение из ничего, ибо, во-первых, материальной основой для возникновения нового типа служит тип прежний, а, во-вторых, и собственное положительное содержание высшего типа не возникает вновь из небытия, а, существуя от века, лишь вступает (в известный момент процесса) в другую сферу бытия, в мир явлений. Условия явления происходят от естественной эволюции природы: являемое — от Бога». (стр. 246 с.).
Всякое существо даже и упав на самую низшую ступень бытия, сохраняет в себе идеальную софийную основу свою.[90] Однако в состоянии обособления от других существ не имеет органов ни для сколько-нибудь значительного выявления «образа Божия», заложенного в ней, ни для существенного противодействия заветам Божиим. Поэтому деятель в состоянии обособления, находит не свободу, а рабство, именно — зависимость осуществления и даже выбора своих устремлений от противодействующих ему других деятелей. Однако свобода почина сохраняется во всяком состоянии деятеля и потому возрастание сил и способностей, достигаемое путем все более сложного сотрудничества многих деятелей, может быть использовано им как для целей добра, так и для целей зла. Формальная свобода сохраняется на всех ступенях развития деятеля, и это сказывается в том, что эволюция есть для одних существ возрастание в добре, а для других — возрастание в зле*. Кроткий взор лани и хищный острый взгляд тигра явным образом принадлежат к разным линиям развития.[91]
Усмотреть свободу деятелей на низших ступенях природы нелегко: чрезвычайное ограничение материальной положительной свободы приводит к крайнему однообразию всех деятелей и всех их деятельностей. Преодоление этой скудости бытия для них возможно не иначе, как путем множества опытов, путем испытания бесчисленного количества комбинаций, путем совершения мелких открытий, на основе которых вырабатываются более сложные объединения деятелей и более разнообразные деятельности их.
Узость целей в этом царстве бытия, оторванность их от мирового целого, соотношение их только с небольшим количеством деятелей резко контрастирует с характером Царства Божия, где каждое действие соотнесено со всеми деятелями, имеет всеобъемлющее значение й всеохватывающую полноту содержания. Подлинная конкретность может быть найдена только в Царстве Божием, а в царстве душевно-материального бытия всякое действие, можно сказать, имеет отвлеченный характер, представляет собой только большую или меньшую дробь бытия. Поэтому в Царстве Божием не мыслимы повторения одного и того же, там нет места для законов и правил в смысле однообразного повторения одних и тех же содержаний бытия. Наоборот, в душевно-материальном царстве, где ставятся узкие цели и где новое расширение жизни достигается с величайшим трудом, одни и те же действия повторяются бесчисленное множество раз; чем ниже ступень развития деятеля, тем более проявления его оказываются правильно повторяющимися. Категории качества (выразимые в отвлеченных понятиях черты эмпирического характера) и количества выдвигаются на первый план в этом строении бытия. Поэтому получается видимость правоты детерминизма, утверждающего, будто содержание и течение событий в природе подчинено во всех деталях незыблемым, неотменимым законам.
90
О софийности твари см. О. С. Булгаков «Свет невечерний», стр. 210–276, О. П. Флоренский «Столп и утверждение истины», кн. Е. Трубецкой «Смысл жизни».
91
См. у кн. Е. Трубецкого в книге его «Смысл жизни» (М. 1918) о светлом, дневном и темном, ночном облике твари, стр. 133–146.