И не сомневаюсь: его агрессивная сексуальность действует на существ женского пола так, что те рядом с ним становятся скорее предметами, чем здравомыслящими созданиями. Безотказно. Что наглядно демонстрирует похожая на улыбающуюся вешалку Светочка.
Но меня пение этой мускулистой сирены трогает чуть более, чем никак.
Меня, как Одиссея, уже намертво привязали к рыжебородой мачте. И ни от взгляда льдистых глаз Захара в обрамлении загнутых чёрных ресниц, ни от его аккуратной смоляной щетины на чувственных скулах, ни от сочного баса, которым он произносит слова, не щекочет у меня ни под ложечкой, ни в животе, ни в одном другом месте, известном своими слабостями и склонностями к приключениям.
Зато присутствие рядом с ним деревянной по пояс Светочки очень удивляет моего Бесстрашно Согласившегося Нас Познакомить даже больше, чем меня. Хотя вида он, конечно, не подаёт. Но и рисковать ужином, равно как и моим благоразумием, он явно не собирается.
Поэтому пока непрошибаемая Светочка как ни в чём не бывало восхищается дизайном, семеня за мной по квартире как болонка, и рассказывает мне как лучшей подружке, что устроилась в медицинскую компанию, специализирующуюся на диагностике, они там с Захаром потратили на разговор хорошо если десять минут. Гости, наверно, дольше на лифте поднимались, чем провели времени у нас.
И не могу сказать, что вздыхаю с облегчением, когда они уходят. Но пальцы на всякий случай скрещиваю. Ибо вот только этого Горячего Парня мне в ассортименте разных неприятностей и не хватает. Хотя он всё же оставляет в моей душе незабываемый след, как любая красивая, совершенная от природы вещь.
— Все хорошо. Зал арендовали. Тебе понравится, — яростно прижимает меня мой Неожиданный к стене прямо в прихожей.
— А что тебя так смутило в появлении Светочки? — ещё способна я думать, пока его губы скользят от уха по шее к плечу, и борода оставляет волнующий щекочущий след.
— Не пойму, зачем она ему, — резко останавливается он и медленно поднимает на меня глаза. — Или пойму?
— Оставь свою паранойю, — отрицательно качаю я головой в ответ на его молчаливый вопрос. — Она ничего обо мне не знает. И Захару это точно не пригодится, — улыбаюсь я. — Нравится себе нервы щекотать? Или настолько не доверяешь своему другу?
— Просто люблю тебя. Безумно, — впивается он в мои губы.
«Ого! — только и остаётся мне воскликнуть и усмехнуться: — Да твоя я! Твоя», — когда его несокрушимый натиск плавно перемещается в спальню.
— Пусть твой Захар почаще что ли заходит, — едва дыша, выползаю я из-под своего Неутомимого Бога.
— Танкова, — откидывает он волосы с мокрого лба и укоризненно качает головой на мою улыбку. — Я же могу повторить для закрепления результата.
— Я всё поняла, поняла, — спасаюсь я бегством на край кровати, но всё равно оказываюсь в его горячих влажных объятиях. — А твоего отца она бросила? Светка?
— Понятия не имею. Мы о таких вещах не говорим, — откатывается он обратно на середину кровати, но уже вместе со мной.
— Так может он поэтому такую деятельность развернул, что да? Всю эту реорганизацию устроил? Кадровые перестановки затеял тебе на зло. Нам на зло. Я разболтала. Ты её уволил. Оставил папку без десертов.
— Ты долго будешь заговаривать мне зубы? — кусает он меня за губу. Легонько оттягивает и позволяет ей выскользнуть. — Я всё жду твоего рассказа о нарциссах. И если это был Захар…
Я бы и раньше рассказала ему всё без утайки, но после такого феерического секса, пожалуй, призналась бы даже в убийстве Кеннеди, а не только в том, что разговаривала с бывшим. Но, честно, уж лучше бы я Кеннеди убила. Нет, лучше бы это был Захаров.
— И что ещё сказал твой Бережной? — мерит мой Отелло Дездемонович спальню шагами.
Я, конечно и не ждала, что после услышанного он потянется и скажет: «Ну, ясно, а теперь давай спать». Но что он будет метаться по комнате как раненый медведь, мне и в голову не пришло.
— Тём, он никакой не криминальный авторитет, — пытаюсь я его успокоить. Пока безрезультатно. — Нормальный мужик. Адекватный. Вменяемый. Серьёзный. Ну, придумал себе лишнего. Знаешь, с кем ни бывает. Тем более он развёлся с женой, прожив двадцать лет. Стресс у человека. Одиночество. Или неожиданно навалившая свобода. Не знаю. Мы и пяти минут не проговорили. Но мне ничего не грозит.