Я заколебался, не будучи уверен, можно ли судить о дядюшке по самому Гримсдайку.
— Соглашайся, старичок, — настаивал он. — Можешь захватить с собой все свои книжки и сидеть над ними хоть целыми днями. Там тихо, как в музее, за углом есть прелестный паб, а на почте работает одна симпатичная девчушка, которая не даст тебе усохнуть с тоски.
— Послушай, а… этот твой дядя женат?
Гримсдайк расхохотался:
— Он вдовец. Единственная дочь живет в Австралии. Ну так как?
Я обвел взглядом засаленную скатерть стола, обшарпанные стены, затем представил, что уже в следующую пятницу мне предстоит расплачиваться за очередной месяц прозябания в этих стенах…
— Что ж…
— Вот и молодчина! Я пришлю тебе карту с адресом. Ты можешь приступить к работе уже с понедельника? Фамилия моего старика Фаркухарсон. Очень славный малый, а во мне просто души не чает.
Я до сих пор с ужасом вспоминал дни, что проработал в Ноттингемшире у доктора Хоккета, поэтому, признаться, перспектива на целый месяц окунуться в сельскую жизнь меня не слишком прельщала. Вдобавок как истому лондонцу, привыкшему к уютному гулу городских автобусов, мне было страшновато представить себя в обществе коров, свиней, лошадей, овец, коз и иных животных, которых коренные обитатели Лейстер-сквер и в глаза-то не видели. Однако в понедельник утром, выехав на «Доходяге Хильде» за пределы города, я ощущал, как с каждой милей моя уверенность растет. Вдобавок мирный и живописный пейзаж за окном настраивал на философский лад. Сама деревушка расположилась в стороне от больших дорог, а первыми ее обитателями, с которыми я столкнулся, были коровы. Бестолковые рогатые твари окружили «Хильду» и принялись вылизывать ее длинными шершавыми языками. Я даже заподозрил, что при окраске машины использовали какое-то потайное зелье, привораживающее парнокопытных.
Моя новая обитель насчитывала несколько домишек, пару лавчонок, церковь, дом викария и паб под вывеской «Четыре подковы». Посреди деревушки зеленел треугольной формы лужок, на котором пасся одинокий мерин; окинув меня недоверчивым взглядом, он вдруг негромко заржал — обиженно, как мне показалось. Прямо за лужком возвышался дом доктора, густо увитый плющом; медная табличка перед входом сияла на солнце, как новехонький однопенсовик, а палисадник был густо засажен самыми разнообразными цветами, над которыми счастливо жужжали пчелы и шмели. Точь-в-точь как бизнесмены, обедающие в «Савой-гриль» за счет своей компании, почему-то подумалось мне.
Доктор Фаркухарсон объезжал пациентов, а горничная провела меня в пустую приемную. Вся обстановка этой крохотной комнатенки, размещенной в задней части дома, состояла из замызганного умывальника, допотопного стерилизатора, который разогревался с помощью здоровенной спиртовки, и кушетки, застланной белой клеенкой; прилечь на нее голым телом тянуло примерно так же, как на прилавок торговца в рыбном ряду. В одном углу возвышался шкаф, беспорядочно уставленный устаревшими медицинскими справочниками и атласами, а в противоположном шкафу пылилась внушительная кипа выпусков «Ланцета» и «Британского медицинского журнала». Я уныло покачал головой и еще раз осмотрелся. Ни гемоглобинометра, ни аппаратика для измерения скорости осаждения эритроцитов, ни сфигмомакометра, ни микроскопа, ни офтальмоскопа, ни центрифуги, ни ауроскопа, ни протеинометра, ни пипеток, ни молоточка, ни скальпеля… Вообще ничего. Нет, если эта «приемная» для чего-то и годилась, то никак не для приема больных.
Доктор Фаркухарсон оказался высоченным и тощим шотландцем с гривой седых волос, а на носу у него красовались очки в тонкой золотой оправе. Одет дядя Гримсдайка был в заплатанные твидовые брюки, черный, с начесом, пиджак, полосатую рубашку и галстук в горошек.
— Добрый день, Гордон, — сухо бросил он, словно мы расстались всего пару часов назад. — Сумели, стало быть, вырваться на выручку старому солдату? Как там мой непутевый племянничек поживает?
— У него все в порядке, сэр.
— И как только Всевышний допустил, чтобы этот прохиндей стал врачом, ума не приложу. Мозга в его черепе не наберется и на полфунта, а остальное пространство забито кашей из разгильдяйства, лени и головотяпства. — Доктор Фаркухарсон сокрушенно покачал головой. — Давайте чайку выпьем.
Горничная, которую доктор Фаркухарсон представил как «миссис Блокседж, которая ухаживает за мной уже восемнадцать лет, с тех самых пор, как моя бедная женушка скончалась от туберкулеза», подала нам чай в саду под развесистой шелковицей. Меня угостили также малиной со сливками, бутербродами с помидорами и кресс-салатом, тостами с маслом, медом и земляничным джемом, свежими булочками и тремя сортами домашнего печенья.