Анна Рожкова
Свободен
Уходя, ты сказала:
– Свободен.
Но я не чувствовал себя свободным сейчас, не ощущал себя свободным тогда. Или ощущал? Я был озадачен, сконфужен, сбит с толку. Может ли вообще человек быть свободным? Человек, который по своей природе несвободен, погребен под тяжестью долга, обременен обещаниями, связан необходимостью жить. В общем, опутан по рукам и ногам с самого рождения и до гробовой доски. Я прислушивался к новым ощущениям, размышлял. Теперь у меня появилось на это время.
В квартире стало просторнее, на полке в ванной сиротливо стоит флакон с моим бальзамом после бритья. Я предоставлен сам себе. Могу делать все, что захочу. Например, завалиться в обуви на диван. Спустя минуту я устыдился своего глупого порыва. Что за ребячество? Питаюсь чипсами, пиццей и бутербродами. Спустя неделю я бы маму продал за тарелку твоего борща. Вечерами тупо таращусь в «ящик», но обсудить просмотренное не с кем. Друзья не оставляют попыток вытащить меня из «берлоги», я отбиваюсь. Не хочу видеть сочувствующие взгляды, натянутые улыбки. Спустя пару дней я перестал включать по утрам «мобильник». Дочка дозвонилась по «домашнему»:
– Папа, как ты? У тебя все в порядке.
– Нормально, – солгал я. Не скажешь же человеку за океаном, что у тебя все хреново. Смысл?
– Папа, я записала тебя к психологу, завтра первый сеанс.
Вот это новость. Пришлось скрепя сердце согласиться, не расстраивать же дочь.
«Психологиня» убеждала, что у меня глубокая депрессия, сыпала терминами, убеждала «вылезти из кокона».
– С сегодняшнего дня начинайте вести дневник. Записывайте все события. Встретимся через неделю.
– Это что? – «психологиня» изумленно смотрела на мои записи:
Понедельник
Проснулся. Умылся. Побрился. Позавтракал. Ушел на работу. Вернулся. Принял душ. Лег спать.
Вторник
Проснулся. Умылся. Побрился. Позавтракал. Ушел на работу. Вернулся. Принял душ. Лег спать.
– И так до пятницы? Вы издеваетесь? – она покраснела. «Неужели мне удалось вывести ее из себя? Это оказалось не так сложно, хотя и не намеренно».
Я пожал плечами.
– Так дело не пойдет. Записывайте все подробно.
Возникла первая проблема – закончились чистые рубашки. Последнюю я берегу, аккуратно вешаю на плечики, но вскоре и с ней придется расстаться. Увы. Михалыч странно на меня поглядывает.
– Мне кажется, или ты третий день в этой рубашке? – спросил он в перерыве.
– Увы, не кажется, – вздохнул я. – А что, попахивает?
– Пока нет, но скоро – будет, – пробормотал Михалыч, приканчивая котлету.
Я же вяло ковыряюсь в тарелке, жуя «резиновый» плов.
После работы Михалыч вызвался научить меня гладить рубашки. У него, закоренелого холостяка, это выходит играючи.
– Дерзай, – он оставил меня в спальне наедине с моими мучениями. Ничего не получалось, я матерился себе под нос и в тысячный раз водил утюгом по рукаву. Из гостиной раздался голос Адамо “Tombe la neige”. Твоя любимая песня, я вздрогнул. Поднял глаза от доски. Ты стоишь напротив и улыбаешься. От неожиданности я сильно обжегся, от боли уронил утюг. Адамо умолк, в проеме замаячила нескладная фигура Михалыча.
– У тебя все в порядке?
Голос куда-то пропал, я смог только кивнуть. Михалыч усадил меня на кровать, поднял с пола утюг и перегладил оставшиеся рубашки. Золотой человек.
– Понимаете, – «втирала» «психологиня», – вы склонны идеализировать жену.
Я? Идеализировать? Да никто не знает твоих недостатков лучше, чем я. Например, ты не любишь Михалыча, называя его пьянью. Да разве он пьянь? Ну, любит пропустить рюмочку-другую за праздничным столом. Ну, просто тогда так случайно вышло, перебрал. А ты сразу – пьянь. Еще ты не любила мою маму, царство ей небесное. Добрейшей души был человек. Не позволяешь мне завести собаку. Да перечислять можно бесконечно.
Завтра у Михалыча день рождения.
– Что приготовить? – шепнул он мне на работе.
– Борщ.
Я доедал третью тарелку. Неплохо, но у тебя – вкуснее. Из кухни перекочевали в гостиную, включили телевизор, открыли по банке пива. День рождения удался.
– Останешься у меня? – спросил Михалыч.
– Не, домой поеду.
Света нет во всем доме, подсвечивая себе «мобильником», добрался до своего этажа.
– Черт, – споткнулся о последнюю ступеньку и растянулся во весь рост на площадке.
Дверь напротив боязливо приоткрылась, замелькал сноп света от фонарика:
– Ой, это вы? Не ушиблись? Я сейчас, только халатик наброшу. Вы уж простите, я гостей не ждала, – сердобольная соседка обрабатывала перекисью ссадину на лбу. «Еще подуй», – язвительно подумал я.
– Больно? Щас подую.