Маккарти участливо помог ей снять мокрый плащ и бросил его на стул.
— Для вас приготовлена еда и вино. Маркус останется, чтобы позаботиться о вас. Черт возьми! Вы же совершенно промокли и замерзли. Мне давным-давно следовало отправить вас сюда. У вас что, нет головы на плечах? Как можно было так легко одеться? Черт бы побрал всех женщин и их идиотские туалеты! Мне все же следовало бы одеть вас в бриджи и теплую куртку. И вообще, какое вы имеете право оставаться такой красоткой даже с мокрыми кудрями и замерзшим, посиневшим от холода лицом? Вот, возьмите это и поспите, пока нас не будет.
Он кинул ей бордового цвета халат, который она уже однажды надевала в его доме, и исчез. Джейн было слегка обидно, что он в конце концов все же обошелся с ней как с неразумной, безответственной девчонкой, но что она могла поделать? Если она действительно выглядит так, как он ска- зал, так это даже к лучшему, что он ушел. Красотка! Джейн почему-то вовсе не хотелось смотреть на себя в зеркало, и она поспешно закуталась в теплый халат. Маркус конечно же проклинает ее за то, что она связала его по рукам и ногам, когда ему наверняка хочется быть рядом с хозяином. Он скоро появился собственной персоной, чтобы убрать остатки ее завтрака (который Джейн, к своему вящему удивлению, с аппетитом съела), и, похоже, действительно был весьма недоволен ее присутствием. Во всяком случае, он неодобрительно покосился на ее бордовый халат и пробурчал себе под нос что-то маловразумительное. Он недолго задержался в каюте, хотя Джейн хотелось, чтобы он остался: Маркус наверняка мог рассказать ей кое-что о своем загадочном хозяине.
Постель оказалась поразительно удобной, да и, честно говоря, она сильно устала. Джейн легла, накрылась теплым шерстяным пледом и почувствовала себя совершенно счастливой. Ей трудно было представить себе, что в поместье графа скоро начнут просыпаться слуги. Ее почти не волновало, удивит ли ее внезапная болезнь деда и самого Макгрегора и заподозрят ли они что-нибудь неладное.
Проснувшись, Джейн почувствовала, что отлично выспалась. Уже темнело. День клонился к закату. Она сладко потянулась и зевнула. Кажется, ей снились очень приятные сны, хотя она почти ничего не помнила из них.
И вдруг насмешливый голос произнес:
Вы точь-в-точь как грациозная пантера, которая потягивается, очень довольная собой. Хоро- шо отдохнули?
Джейн поспешно села в постели и обнаружила, что Тобиас стоит, облокотившись на край стола, и во все глаза наблюдает за ней. Уже второй раз он застает ее спящей. Казалось бы, его присутствие должно было смутить ее, но на самом деле все было наоборот.
Как хорошо, что вы вернулись! — радостно воскликнула она. — У вас все удачно?
Он улыбнулся ей.
Да! И должен признать, усталому путнику приятно возвращаться к такой очаровательной ле- ди. У меня даже возник соблазн каждый раз брать вас с собой во все свои экспедиции. Увы, я понимаю, это невозможно…
Слишком поздно она вспомнила, что у нее распущены волосы, и заметила, что халат сполз с плеча. Она покраснела и попыталась прикрыть наготу, но голос Маккарти остановил ее:
Не стоит, дорогая. Как бы я хотел быть художником, чтобы запечатлеть вас сейчас!
У Джейн сильно забилось сердце, но она все же сумела спокойно выговорить:
И как бы вы назвали ваше произведение? «Портрет безрассудной дурочки»?
Он выпрямился и подошел к ней, и Джейн поняла, что ей лучше и не пытаться понять его мысли.
Нет, я бы назвал его «Искушение». Вы и представить себе не можете, до чего сейчас соблаз- нительны.
Джейн вдруг пришло в голову, что ее приключение начало выходить за рамки невинной шалости. Пожалуй, пора положить ему конец. Оно зашло гораздо дальше, чем она думала, и, если ей хоте- лось, чтобы все приняло именно такой оборот, зна- чит, она еще безрассуднее, чем считала. Искушение искушением, но игра с огнем — совсем другое дело.
А что, это входило в ваши планы? — осведомилась она срывающимся голосом. — Соблаз- нить чопорную и рассудительную англичанку — часть вашей мести графу Макгрегору?
Он приблизился к постели, но не сделал попытки прикоснуться к ней. Склонив голову набок, он, казалось, серьезно раздумывал над ее словами.
В мои планы? Да нет. Наоборот. Вы вряд ли понимаете — даже будучи очень рассудительной англичанкой! — насколько вы нарушаете мои планы. Маркус считает, что я совсем свихнулся, и я начинаю думать, что он прав.
У Джейн так сильно билось сердце, что она дрожала.
— И скольким женщинам вы говорили подобные вещи? Я не сомневаюсь, что попала в щекотливую ситуацию исключительно по своей собственной дурости, но подозреваю, что сейчас вас бы устроила любая женщина! И не пытайтесь меня переубедить!
Он как-то странно улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, и на сей раз она поняла, что с ним действительно шутки плохи.
Вас пугает мое признание, моя прелесть? — осведомился он с усмешкой. — Неужели ни один мужчина не говорил вам, как вы красивы и соблазнительны? А я-то думал, что уж у Макгрегора хватит на это ума и галантности. Неудивительно, что вы все еще не согласились выйти за него замуж. Он просто бесчувственный чурбан и абсолютно недостоин вас.
А вы вор и контрабандист. Неизвестно, что хуже.
Я так и знал, что вы снова вернетесь к этой теме. Но запомните: то, что существует между нами, не имеет никакого отношения к тем ролям, которые мы играем в жизни.
Между нами ничего нет…
Джейн не ожидала, что в ее голосе прозвучит такая горечь, и пришла в ужас.
Я ведь предупреждал вас— не пытайтесь обмануть себя, — совершенно серьезно произнес Маккарти. — Выходите замуж за своего графа, если вам так хочется, но не лгите себе и мне.
Я… — запротестовала было Джейн, но тут же осеклась.
Он был прав. Он понимал, что происходит, гораздо лучше, чем она. Надо было быть полной идиоткой, чтобы не понять: как только она согласи- лась плыть вместе с ним в Ирландию, она дала ему понять, что он небезразличен ей.
Она закрыла глаза, будучи не в силах смотреть на него и видеть, что он все понимает, и в его голосе снова зазвучала усмешка:
Откройте глаза, дорогая. Вам нечего бояться. Я не собираюсь принуждать вас к близости со мной. Вы должны прийти ко мне по собственной воле или не прийти вообще.
Джейн неохотно открыла глаза и увидела, что он подошел к ней почти вплотную, встал на колени возле кровати. У нее перехватило в горле, она почувствовала, что задыхается. Его лицо было совсем рядом, она отчетливо видела сеточку едва заметных морщинок в уголках его глаз и вертикальные складки усталости между бровями. Это было знакомое и в то же время чужое лицо. Она не могла прочитать выражения его серых глаз, понять, о чем он думает.
Непонятно что— разве что инстинкт саморазрушения? — заставило ее протянуть к нему руку и коснуться ладонью его небритой смуглой щеки. Он не шевельнулся, позволяя ее пальцам скользнуть по его лицу, губам, и только тогда уже сам протянул руку и отвел волосы с ее лба.
Джейн почувствовала, что дрожит, дрожит не от страха, а от страстного желания прижаться к нему всем телом. Она знала, что ей некого винить, кроме себя. Она не смогла удержаться от игры с огнем, хотя понимала, что обожжется. Он отнюдь не был святым, а она дала ему все основания рассчитывать на ее согласие. И все же ей не пришло в голову дать отбой. Поздно. Слишком поздно.
Его рука, нежно гладившая ее волосы, скользнула по ее лицу. Указательным пальцем Тобиас приподнял ее подбородок, так что ей пришлось посмотреть ему в глаза. То, что она прочла в них, заставило ее задрожать еще сильнее: теперь у нее не осталось ни малейших сомнений относительно их взаимных чувств и того, что должно произойти. В его взгляде не осталось и следа насмешки и лености, и, хотя Джейн вдруг смутилась и даже испугалась, она решила, что ни за что в жизни не покажет этого. И она стойко выдержала его взгляд, хотя ей было нелегко смотреть на пламя, которое готово было поглотить ее.