— Лиза, — Алекс зовет меня, стоя в дверном проеме.
Он был со мной на протяжении всего этого пути, когда я так в нем нуждалась. Как друг и только как друг. Но какой друг! Лучшего я и представить себе не могла.
Я подхожу к нему, и мое лицо озаряет широкая улыбка. Но она соскальзывает, когда я вижу мрачное выражение его лица.
— В чем дело?
Алекс тянет меня внутрь дома, уводя с прохода, чтобы грузчик мог вынести стул. Он кричит работнику:
— Можешь попросить своих ребят сделать получасовой перерыв на чай?
— У нас почасовая оплата, — напоминает тот.
— Мы все оплатим, просто добавьте это в счет.
Мужчина кивает, и Алекс осторожно закрывает за ним дверь. Он мягко ведет меня в самое сердце дома, где на полу все еще лежит причудливый черно-красный ковер.
Я смотрю на него, а не на ковер.
— Что такое?
Он отвечает не сразу.
— Ты обращала внимание на этот ковер?
Мне не стыдно сказать ему правду:
— Я вставала на него. Здесь, в самом сердце дома. Мне сложно объяснить, но это помогало мне воспрянуть духом. Вроде как убедиться, что я твердо стою на ногах.
Теперь он выглядит огорченным, как будто ничего не хочет говорить. Но все же говорит, указывая на ковер:
— Видишь эти узоры на кромке?
Я киваю в абсолютном недоумении.
— Посмотри на них внимательно. Это не узоры, а текст…
— Текст на кириллице, — прерываю его я со стучащим в груди сердцем. Впервые за долгое время у меня подкашиваются ноги.
— Это имена, — продолжает он мягким еле слышным голосом: — Элис, Лео, Тина…
— Марисса. Я, — я обращаю на Алекса полный слез взгляд. — Как ты думаешь, мой отец, биологический отец, сделал его на заказ?
— Похоже на то.
Мы стоим в полной уважения и скорби тишине, как будто смотрим на могилу моей семьи.
— Все эти годы я посещала бессчетное количество терапевтов, которые ставили мне всевозможные диагнозы: одержимость навязчивой идеей, жертва травли, посттравматическое стрессовое расстройство, обычное безумие, тогда как все это время я страдала от самого простого человеческого недуга — разбитого сердца, — я глубоко вдыхаю. — Можешь оставить меня на минутку? — спрашиваю я отстраненным голосом.
Алекс не отвечает. Несколько секунд спустя я слышу щелчок закрывающейся двери.
Слезы катятся у меня из глаз, когда я встаю на колени и с трепетом касаюсь ладонями каждого имени. А потом провожу кончиком пальца по каждой красиво выписанной букве. Как будто я снова стою перед текстом на стене. Я чувствую, словно снова обрела свою семью. Неудивительно, что меня так тянуло к этому ковру. Все это время моя семья ждала меня в самом сердце дома.
Я сворачиваюсь в клубок и плачу.
Эпилог
На улице вечер. Я стою через дорогу от дома и смотрю на него новым взглядом. Теперь я знаю все его секреты. А точнее, те, которые касаются меня. Семья, которая купила дом, уже въехала. В окнах гостиной горит неяркий желтый свет. Вижу, как за окном первого этажа пробегает маленький ребенок и скрывается из виду. Я представляю, как ребенок играет и смеется — для этого дом и создан. Для счастья и любви, для того, чтобы ходить за руку, сидеть за обеденным столом или за кухонной стойкой, спать по ночам.
Дом снова возвышается гордо и величественно, а его стены снова выглядят гостеприимными. Плющ мирно и гармонично вьется по каменным стенам. А что касается клейма каменщика, то это больше не мой ключ и никогда им не будет. Он принадлежит другому человеку. Другой семье.
Я бросаю последний взгляд на свою комнату наверху. Ее окно закрыто для мира, а за ним темнота. Стены наверняка покрыли свежим слоем белой краски, а полы начистили до блеска. Загорается свет. В окне появляется лицо мальчика. Надеюсь, он счастлив. Изо всех сил пытаюсь не думать о плохом — в доме больше не появятся визитные карточки Джона Питерса.
Я навсегда отворачиваюсь от дома и тихо ухожу.
Я приближаюсь к столику в ресторане, где он меня ждет. На мне блузка с глубоким вырезом и короткая джинсовая юбка, которая гордо демонстрирует мои шрамы. Никто не смотрит на меня, никто не пялится.
Алекс вскакивает на ноги, когда я подхожу к столу.
— Я рад нашей встрече, Лиза, — он здоровается со мной, одаривая своей фирменной широкой улыбкой.
— Я тоже рада встрече, Алекс.
Мы приняли решение попробовать еще раз. Начать все сначала, как будто не были знакомы раньше.
Сев за стол, я говорю:
— Ты должен кое-что узнать обо мне. У меня шрамы на теле — от несчастного случая в детстве. Иногда мне снятся кошмары, но в последнее время все реже. Ночью я обычно привязываю ногу к кровати, потому что иногда становлюсь лунатиком, я это называю бодрствованием во сне — всегда помню, что случилось.