— Привет, дядя Гена, — весело прощебетала Марго.
— Здравствуй, крестница, — ответил Геннадий Васильевич, целуя ее, как всегда, в обе щеки. — Случилось что-то из ряда вон выходящее, что ты прибежала ко мне?
— Да нет, я просто так зашла, — ответила Марго, лихорадочно соображая, как бы ей получше рассказать о происшедшем, чтобы хорошо выглядеть в рассказе самой и не очень подвести нового преподавателя.
— А если просто так, то давай-ка лучше поболтаем обо всем, когда я заеду к вам домой, — предложил ректор и обнял Марго за плечи, направляясь вместе с ней к дверям.
«Он, наверное, решил, что я собираюсь, как обычно, поболтать с ним», — подумала Марго. Геннадий Николаевич, однокурсник ее родителей по филологическому факультету университета и ее крестный, с детства был доверенным лицом девушки. Ему она рассказывала о своих ребяческих радостях и горестях, о всех своих проблемах Отец был слишком занят, чтобы просто посидеть с ним, а мама была слишком правильная, чтобы ей можно было, не встретив осуждения, повествовать о своих проказах и проделках. К тому же дядя Гена всегда мог помочь найти правильный выход из любой ситуации. А мама сначала занудно выясняла бы, как Марго смогла опуститься до такого, потом долго объясняла бы очевидное — так делать не следовало, словно Марго и сама не знала этого, а в конце посоветовала бы что-нибудь совсем нелепое: например, пойти и откровенно признаться в содеянном, если ты сделала что-то нехорошее. Только дядя Гена мог придумать что-то путное, чтобы и овцы были целы, и волки сыты.
— Нет, я пришла по серьезному делу, — возразила Марго, придумав наконец, как смягчить в рассказе то, что произошло в классе: все-таки сейчас дядя Гена на работе и не стоит ему открывать всего, как она привыкла это делать.
— Надо же, у малышки Марго появились серьезные дела, — шутливо произнес ректор. — Неужели не любовные?
— Не любовные, — строго сказала Марго, стараясь придать разговору серьезность. — Они касаются учебного процесса.
— И совсем-совсем не касаются процесса любовного? — продолжая улыбаться, поинтересовался Геннадий Васильевич, заглядывая ей в глаза.
— Ну, если только совсем чуть-чуть, — тоже улыбнулась она. — Не стала бы я нарушать нашу с вами договоренность и отвлекать вас от работы, если бы это дело не относилось в основном к институтским проблемам.
— Да, раньше ты не врывалась в мой кабинет, ты вообще не заходила сюда и, как примерная студентка, вежливо здоровалась со мной в коридорах и аудитории, не демонстрируя нашей дружбы. И то, что ты поступаешь сейчас по-другому, подсказывает мне, что речь идет не о «чуть-чуть». Не так ли?
Если бы это говорил ей кто-нибудь другой, Марго, пожалуй, обиделась бы, но Геннадий Васильевич хотя и потешался над ней, но был ее другом, и его смех не оскорблял ее.
— У нас в группе появился новый преподаватель, — начала рассказывать Марго. — Он ведет рисунок и живопись.
— Что ты говоришь? — ректор громко расхохотался. — А я и не знал. Так, значит, вот на кого пал твой выбор. Я одобряю тебя. Он даже мне, лысому старому мужчине, показался красивым. Так что представляю, каким должны видеть его восхищенные девичьи глазки. — Ректор похлопал ладонью по совершенно лысой голове. — Наверное, ты, крестница, решила, что еще никогда в жизни не видела никого привлекательнее. Я не прав? А как тебе понравились его черные глаза? Какие эпитеты ты подобрала бы для их описания?
— Перестаньте, дядя Гена! — краснея от его догадливости, воскликнула девушка. — При чем тут его привлекательность?
— Ни при чем? А что же тогда явилось причиной твоего визита? Расскажи-ка!
Марго показалось, что в тоне крестного сквозь смех проскальзывает чрезмерная заинтересованность, очень удивившая ее. Неужели Геннадий Васильевич так сильно любит ее, что ему интересны такие подробности ее личной жизни? Уж не влюблен ли он в нее сам, несмотря на свою старость — Марго все мужчины старше тридцати казались стариками, а дядя Гена был ровесником отца, к тому же он был лысым и по меньшей мере смешно было бы представить его в роли ее воздыхателя. Нет, он просто любит ее, как родную дочь, он знает ее с пеленок, он носил ее на руках, и прочее, прочее, прочее, что сопровождает холостых и бездетных друзей семьи.
— Ладно, поговорим об этом позже, — сказал ректор, заметив, каким странным взглядом смотрит она на него.
Марго опять чуть было не засомневалась, уловив в его голосе горечь, но нет, это ей только показалось: его последние слова были произнесены с обычной для него улыбкой:
— Меня сейчас больше интересует вот что — как он тебе показался? Я не имею в виду его внешние данные, о них мы уже поговорили. Как он преподает, как держится со студентами? Мне порекомендовали его как очень способного художника, но я сам его совсем не знаю. Он так молод, и я впервые взял в наш институт преподавателя без имени. Но я очень доверяю тому, кто мне порекомендовал его, и не хотел бы ошибиться. Так что ты скажешь мне о нем? — спросил ректор.