– Значит, мне прощены все грехи?
– Аминь.
– Тогда я свободен и могу идти?
– Я ничего не говорила об освобождении.
– Но ты ведь простила меня.
– Я лишь отменила смертную казнь.
– И заменила её пожизненным заключением?
– Возможно.
– И считаешь, что поступила великодушно?!
– Разве нет?
– Мне такая доброта не нужна. Лучше болтаться в петле на свободе, чем гнить в этой клетке.
– А чем здесь плохо? – удивлённо приподняла брови женщина. – Чисто, уютно, тепло и сытно. Живи и радуйся, – Ахайя встала и отодвинула ногой табурет. – Ну что ж, я, пожалуй, пойду. Извини, если прервала твой послеобеденный отдых.
– Так скоро уходишь?
– Хочешь, чтобы я осталась?
Дайд некоторое время помолчал, колеблясь, затем произнёс, не глядя на женщину:
– Я хочу отсюда выйти. Я не могу долго находиться в четырёх стенах. Или убей меня, или отпусти.
Ахайя тоже помолчала, словно раздумывая, а затем спросила:
– На что ты пойдёшь ради свободы?
Дайд поднял глаза и пристально посмотрел на женщину.
– А что ты мне можешь предложить?
– Наденешь ли ты ошейник раба, чтобы только выйти отсюда?
Корсар горько и презрительно рассмеялся.
– Ты называешь это свободой?
– Относительной. Ты будешь свободен в пределах замка.
Глаза мужчины слегка сузились, и Ахайя догадалась, о чём он подумал.
– Только не мечтай, что выйдя отсюда, сможешь убежать при первом удобном случае.
Дайд криво усмехнулся, и женщина поняла, что угадала направление его мыслей.
– Скажи, что ты умеешь делать?
– Драться, – пожал плечами корсар.
– А ещё?
– Говорят, неплохо пою. Умею играть на аккордо.
– Весьма интересно… Ладно, я подумаю над твоей просьбой и сообщу своё решение, – произнесла Ахайя и вышла.
Несколько следующих дней она не вспоминала о пленнике. Но как-то вечером, глядя на поющих и веселящихся в передней рабынь, празднующих день именин их подружки, она вспомнила о виоле, вызвала капитана Хорста и велела привести узника. Элану – свою любимую рабыню – послала в сокровищницу за аккордо – клавишным музыкальным инструментом с приятным звуком и складными мехами.
Когда стражники привели пленника, он выглядел подавленным и угрюмым. Равнодушно взглянув на женщину, опустил глаза.
Ахайя жестом отпустила стражников и велела Дайду приблизиться.
– У тебя плохое настроение? – поинтересовалась притворно-сочувствующе. – Тебя кто-то обидел или ты заболел?
– Со мной всё в порядке… – буркнул корсар.
– Вот и славно… Тогда не откажешься спеть что-нибудь?
Дайд покосился на женщину и насмешливо ответил:
– Настроение не простуда. Можно петь и с плохим настроением.
– Я рада, что к тебе вернулось чувство юмора. Садись, сейчас Элана принесёт аккордо, и ты исполнишь для меня один из своих шедевров.
Дайд опустился на резной стул напротив госпожи и сложил на груди руки.
– Не нравится мне твой вид… Ты какой-то бледный. Ты точно здоров?
– Я здоров, но у меня есть сильное желание кого-нибудь прибить… Не выношу клеток, и каждый день пребывания в камере для меня пытка.
– У тебя прекрасная комната. Что бы ты делал, если бы я посадила тебя в настоящую клетку в тёмном сыром подвале?
– Я бы разбил голову о прутья.
– Да, в тебе мало виольской крови… Ты нетерпелив и несдержан.
– Мне не нужна виольская кровь! Я сын своего отца! – с непонятной гордостью воскликнул мужчина.
– Если твой отец был таким же нетерпеливым и вспыльчивым, как ты, тогда понятно, почему твоя мать убила его. Наверное, он сам напросился на неприятности, как постоянно напрашиваешься ты.
Дайд вскочил. Лицо его побледнело, кулаки сжались, глаза яростно сверкнули.
– Не смей говорить плохо о моём отце! Ты… Что ты знаешь о нём?!
– А ты? – спокойно ответила женщина, нисколько не испугавшись внезапной вспышки. – Он умер, когда ты был несмышлёнышем. Ты его не помнишь, и судишь о нём по своим детским фантазиям.
– Конечно, тебе, аристократке, легко смеяться над чужими несчастьями! Наверное, твои родители тебя любили, у тебя была куча нянек, и, конечно же, твоя мать не убивала твоего отца из-за какого-то пустяка.
– Нет, мать его не убивала, – кивнула женщина. – А стоило бы… Когда мне было шесть лет, папаша на моих глазах убил мать… Он был пьяница и лентяй, пропивал все деньги, которые мать зарабатывала тяжким трудом, стирая чужое бельё. Однажды, когда он пропил последнее мамино приличное платье, и она начала упрекать его, он схватил большой мясной нож и всадил ей в грудь по самую рукоятку. Она упала, а этот негодяй начал пинать её ногами, уже мёртвую… Я подбежала и укусила его за ногу… До сих пор помню вкус его крови во рту! Он совсем озверел, мой «драгоценный» папаша, и убил бы и меня, если бы я не вырвалась и не убежала к соседям… Отца казнили, а я осталась сиротой и оказалась на улице. Слава Небесам, эмиссары Школы Меченосцев заметили меня и отправили в крепость. Если бы не они, даже не знаю, кем бы я сейчас была: рабыней, шлюхой?