Мясное блюдо на вид выглядело отлично, хотя и остыло…
– Что это?
– Медвежатина. Бифштекс из медвежатины. У русских плохо получается готовить мясо, а вот само мясо просто отличное. Попробуй, настоящая медвежатина.
Алекс вспомнил, как едят в Европе. Американцы сначала разрезают все мясо на небольшие куски, после чего откладывают в сторону нож, берут этой же рукой вилку и едят. Европейцы орудуют одновременно ножом и вилкой, отрезая мясо по кусочку и съедая его. Это надо уметь… а долгие годы в местах, где и про салфетку-то не знают, отрицательно сказываются на манерах.
Впрочем, кусок был жесткий, но без жил и в меру прожаренный. И с необычным соусом. Что-то это напоминало американский стол, не европейский. Большие порции, примитивная, но вкусная еда. Алекс уезжал из России, когда ему было шесть с чем-то лет, и почти не помнил эту страну. И вот волей судьбы он снова был в этой стране, великой и несчастной, ищущей непонятно чего и не знающей покоя…
– С чем мясо?
– Какой-то местный соус. Брусника, кедровые орешки. Кстати, добудь масло кедра, здесь оно есть. Две столовые ложки три или четыре раза в день. Я вылечил так язву.
Язва, гастрит – одна из их профессиональных болезней. Хороший стол, наподобие этого не исключение, а правило, а во время неприятностей – хорошо, если за день вообще удается что-то поесть…
– Значит, и здесь есть что-то хорошее.
– Вопросов нет. Мне вообще жаль этих людей, они не такие плохие. По крайней мере, не сравнить ни с Ираком, ни с Афганистаном – там от местных никогда не ждешь ничего хорошего. Ты, кстати, задержался в номере…
– Искал гостинцы.
Густаффсон понимающе кивнул.
– Не напрасно. Бывает. Так что проверяй. Файл прочитал?
– Прочитал… – спокойно ответил Сэммел, – а теперь хочу услышать то, что там не написано. Прежде всего насчет русских.
Густаффсон улыбнулся, став похожим на какого-то неуклюжего, но доброго сказочника, который сбрил бороду. Человек вообще выглядит лучше, когда улыбается – правда, поводов для улыбок маловато…
– Русские… Первое, что ты должен знать, – это как с ними обращаться. Они делятся на две категории – русские на должности и просто русские. А русские на должности делятся на гражданских и военных. Хуже всего гражданские русские на должности. Они будут тянуть с тебя деньги, а потом придумывать, почему не могут для тебя ничего сделать. Могут и напакостить. С ними надо жестко и платить за что-то реальное.
– Как в Ираке?
– Точно.
Сэммел был в Ираке – по линии ЦРУ. Сам непосредственно не имел дела с гражданскими, но слышал разговоры. Там гражданские приходили и начинали излагать свои проблемы. То не сделано и это не сделано. Нужна краска, нужно там подновить ворота, нужны учебники для школы. И когда ты им что-то давал, они были довольны и жали тебе руку – только ночные нападения не прекращались. А когда ты спрашивал их, почему бы им самим не сделать что-нибудь для себя, например убрать хлам и мусор с улицы или починить канализацию, они смотрели на тебя, и казалось, не понимали, о чем ты говоришь…
– Вторая категория – гражданские русские. Они странные люди… я никогда их не понимал и не пойму. Они могут ненавидеть тебя, они могут не взять денег, но если ты им понравился, сделают нужное для тебя и бесплатно. Если будешь нанимать их на работу, учти – много контроля и никакого алкоголя.
Сэммел улыбнулся:
– Я вообще-то сам этнический русский.
– Ах да… – Густаффсон разлил по бокалам густой, темно-красный напиток, похожий на кровь, но другого оттенка красного, – я и забыл. И еще третья категория русских – это…
Под ударом взрывной волны лопнули одновременно все стекла, обжигающий вихрь ворвался в помещение, сметая все на своем пути. Их сшибло со стульев, сшибло остатки мяса и кувшин с напитком… но осколками не порезало… осколки пришлись на тех, кто сидел ближе к окнам…
Наступила тишина. Оглушительная, такая, как будто кто-то выключил громкость, и фильм идет, но звука уже нет.
Потом звук прорвался: многоголосыми воплями сигналок, стонами раненых, чьим-то истошным криком от вестибюля. Было дымно, Сэммел тряхнул головой и начал подниматься на ноги. Хрустело битое стекло, осколки тарелок, он обо что-то обрезался – и боль привела его в чувство…
С другой стороны стола поднимался Густаффсон. В отличие от Сэммела, он сидел лицом к стеклу, поэтому ему «прилетело» – осколок стекла резанул по брови, волосы у него были спутанными и грязными, взгляд – диким…
Сэммел попытался утвердиться на ногах, закашлялся…
– Черт…
– Уходим.
– Надо помочь…
– Уходим!!!
Под ногами хрустело стекло и битая посуда. Цепляясь друг за друга, они сунулись на кухню… там что-то горело и кто-то кричал, и было непонятно, что вообще происходит…