Часы Дьюка показывали то же самое время.
– Что ж, кажется, с нами в основном все в порядке, – заключил Хью, если не считать запаса воды. Здесь есть несколько пластиковых бутылей с водой, но воду из бака придется экономить – она может пригодиться для питья – будем обеззараживать ее таблетками. Джо, нам понадобится всякая посуда, чтобы каждый мог черпать воду из бака. Старайтесь соблюдать чистоту. – Затем он добавил. – Карен, когда освободишься, приготовь что-нибудь на завтрак. Пусть это даже Армагеддон, но есть все равно необходимо.
– И даже если это такой Армагеддон, от которого тошнит, – добавила Карен.
Отец передернулся.
– Девочка моя, придется тебе на доске тысячу раз написать: «Никогда больше перед завтраком не буду говорить нехорошие вещи».
– Хью, но, по-моему, она не сказала ничего неприличного.
– Не надо поддерживать ее, Барбара. Довольно, покончим с этим.
Карен вскоре вернулась, неся Дока Ливингстона.
– Плохая из меня помощница, – сообщила она. – Мне все время приходится держать проклятого кота. Он так и рвется помогать.
– Мя-я-я-у!
– Тихо! Придется видно дать ему рыбки и приняться за приготовление завтрака. Чего изволите, Босс Папа Хью? Креп-сюзе?
– С удовольствием.
– Единственное, на что вы можете рассчитывать – это джем и крекеры.
– Ну и прекрасно. как там идет вычерпывание?
– Папочка, я отказываюсь пить эту воду, даже с обеззараживающими таблетками. – Она состроила гримасу. – Ты же сам знаешь, что это такое. – Может быть больше нечего будет пить.
– Ну… разве что разбавить ее виски…
– М-м-м… у нас вообще острый дефицит жидкостей. В тех двух бутылках, которые я открывал, осталось не более чем по одной пятой.
– Папа, не порть настроение перед завтраком.
– Вопрос в том, правильно ли я распределил виски? Может, лучше приберечь его для Грэйс?
– О, – лицо Карен исказилось в гримасе мучительного раздумья. – Пусть она получает мою долю. Но остальных обделять только потому, что бедняжка Грэйс совсем плоха, не следует.
– Карен, в нашем положении грешно издеваться над матерью. Ведь ты прекрасно знаешь, что для нее это в какой-то мере лекарство.
– О, да, конечно. А для меня лучшее лекарство – это бриллиантовые браслеты и собольи шубы.
– Доченька, не стоит винить ее. Может быть, это я виноват. Так, например, считает Дьюк. Когда ты будешь в моем возрасте, ты научишься принимать людей такими, какие они есть.
– Поговди, я пвобую жавтвак. Ну вот… может быть я и излишне несправедлива к ней, но я устала от того, что каждый раз, как я ни привожу домой своих приятелей, мамуля обязательно отключается уже к обеду. Или пытается облапить их на кухне и поцеловать.
– Неужели такое бывало?
– А ты что, никогда не замечал? Хотя, впрочем, в это время ты почти никогда не бывал дома. Прости.
– Ты тоже прости меня. Но только за то, что я высказал в твой адрес.
Мы оба погорячились. А в остальном, как я уже сказал, когда ты доживешь до моих лет…
– Папа, я вряд ли доживу до твоих лет – и ты прекрасно понимаешь это.
И если у нас осталось всего две пятых бутылки виски, то почему бы просто не отдать их тому, кто больше других нуждается в нем?
Он помрачнел.
– Карен, я вовсе не собираюсь сложа руки ждать смерти. Действительно стало намного прохладнее. Мы еще можем выкарабкаться.
– Что ж… наверное ты поступаешь правильно. Кстати о лекарствах – не запасся ли ты при строительстве этого монстра некоторым количеством антабуса?
– Карен, антабус не отбивает желания выпить; просто, если человек, принявший таблетку, выпьет, он почувствует себя очень плохо. И если твое мнение о нашей печальной судьбе верно, то стоит ли омрачать Грэйс последние часы жизни? Ведь я не судья ей, я ее супруг. Карен вздохнула.
– Папочка, у тебя есть одна отвратительная привычка – ты всегда прав. Ладно, так и быть, пусть пользуется моей долей.
– Я просто хотел знать твое мнение. И ты в некотором роде помогла мне принять решение.
– Что же ты решил?
– Это не твое дело, заинька. Займись завтраком.
– Так и хочется плеснуть тебе в завтрак керосина. Ладно, поцелуй меня, папа.
Он чмокнул ее в щеку.
– А теперь поостынь и принимайся за дело.
В конце концов, пятеро собрались к завтраку. Сидеть им пришлось на полу, так как стулья упорно не хотели стоять. Миссис Фарнхэм находилась в почти летаргическом забытьи от сильной дозы успокоительного. Остальные обитатели убежища по-братски разделили меж собой консервированное мясо, крекеры, холодный растворимый кофе и банку персикового компота. Согревало завтрак лишь теплое чувство товарищества. На сей раз все были одеты. Мужчины напялили шорты, Карен одела шорты и бюстгальтер, а Барбара облачилась в просторное платье гавайского типа, позаимствованное у Карен. Ее собственное белье насквозь промокло, а воздух в убежище был слишком влажный, чтобы высушить что-либо.
– Теперь мы должны кое-что обсудить, – возвестил Хью. – Желающие могут вносить предложения. – Он взглянул на сына.
– Отец… то есть Хью, я хотел сказать вот о чем, – отозвался Дьюк. – Здорово пострадала уборная. Я немного привел ее в порядок и соорудил какой-никакой насест из дощечек упаковки кислородных баллонов. Хочу предупредить… – он повернулся к сестре. – вам, женщины, нужно быть особенно осторожными. Насестик довольно шаткий.
– Это ты будь поосторожнее. Сам, небось, любил позаседать. Папа свидетель.
– Помолчи, Карен. Молодец, Дьюк. Но нас здесь шестеро и, боюсь, придется заняться уборной дополнительно. Как, Джо, верно я говорю?
– Да, конечно, но…
– Что «но»?
– Вам известно, сколько осталось кислорода?
– Да. Наверное, скоро нам придется перейти на воздушный насос и фильтр. А у нас не осталось действующего счетчика радиоактивности. Поэтому, мы не узнаем, насколько заражен воздух, которым мы дышим. Но, тем не менее, дышать нам необходимо…
– А вы проверяли насос?
– С виду он совершенно невредим.
– Это не так. И боюсь, что отремонтировать его мне не под силу.
Мистер Фарнхэм вздохнул.
– Видно все-таки нужно было соглашаться на второй с рассрочкой на шесть месяцев. Ладно, потом взгляну, нельзя ли что-нибудь сделать. Дьюк, ты тоже осмотри его, вдруг ты сможешь чем-нибудь помочь.
– О'кей.
– Положим, что мы не сумеем починить его. В этом случае, будем использовать оставшийся кислород как можно более экономно. Когда он кончится, еще некоторое время мы сможем дышать тем воздухом, который в убежище. Но, в конце концов, настанет время, когда нам придется открыть дверь.
Все молчали.
– Ну, улыбнитесь же кто-нибудь, – воскликнул Хью, затем продолжил. С нами еще не покончено. Дверь мы затянем фильтром, сделанным из простыней – это все же лучше, чем ничего – он будет задерживать радиоактивную пыль. У нас есть еще один радиоприемник – Барбара, помнишь, ты еще приняла его за слуховой аппарат. Я хорошенько завернул его и убрал подальше – он невредим. Я выберусь наружу и установлю антенну. Тогда мы сможем слушать его; может быть, это спасет нам жизнь. Над убежищем мы можем поставить шест и поднять флаг – любую тряпку. Впрочем, нет, лучше поднять американский флаг – у меня один припасен. В этом случае, если мы даже и не выживем, то пойдем ко дну с высоко поднятым флагом.
Карен принялась аплодировать.
– Карен, перестань паясничать.
– Я вовсе не паясничаю, папа! Я плачу. «Багрянец ракет возвещает войну, Бомбы с ревом рвут тишину, Но, повторяю еще раз, друзья, Что нашему флагу падать нельзя!»
Голос ее прервался и она закрыла лицо ладонями.
Барбара обняла ее за плечи. Хью Фарнхэм, между тем продолжал, как будто ничего не произошло.
– Но ко дну мы не пойдем. Очень скоро этот район наверняка начнут обследовать с целью найти уцелевших. Они заметят наш флаг и заберут нас отсюда – возможно на вертолете.