– Хью?
Он опустил бинокль.
– Да, Дьюк?
– Видишь тот пик? Так вот, его высота равняется тысяче ста десяти футам.
– Не спорю.
– Это Маунт-Джеймс. Отец, мы ДОМА!
– Что ты хочешь этим сказать?
– Посмотри на юг. Видишь там три глыбы? В тринадцать лет я сломал ногу, упав со средней из них. А вон та остроконечная гора между ними и Маунт-Джеймс – это гора Хантерс-Хорн. Неужели ты не видишь. Ведь линию горизонта можно так же легко сличить, как и отпечатки пальцев. Это Маунтен-Спрингс!
Хью уставился туда, куда показывал Дьюк. Действительно, этот вид был ему хорошо знаком. Даже окно его спальни было расположено с таким расчетом, что бы из него можно было видеть все это. Сколько раз он сиживал на закате и смотрел на эти горы.
– Да.
– Конечно, да, – согласился с иронией Дьюк. – Будь я проклят, если я знаю, как это произошло. Но мне сдается, – он топнул ногой, – что мы на вершине водонапорной башни. На том месте, где она раньше находилась. А, – он сощурился, – насколько я понимаю, убежище лежит прямо на лужайке перед нашим домом. Отец, мы вовсе не двигались с места!
Хью достал блокнот, где было записано количество пройденных шагов и курсы по компасу и что-то подсчитал.
– Да. Хотя возможна небольшая погрешность вычислений. Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
Хью взглянул на небо.
– Ничего я не думаю. Дьюк, скоро наступит ночь?
– Думаю, часа через три. А за горами скроется часа через два.
– Сюда мы добирались два часа, но назад вернемся значительно быстрее.
У тебя есть сигареты?
– Да.
– Можешь дать мне одну? С возвратом, разумеется. Выкурим по одной, тогда можно и возвращаться. – Он огляделся. – Место здесь открытое, так что медведь вряд ли сможет подкрасться к нам незамеченным. – Он положил ружье на землю возле себя, за ним последовал пояс. Затем уселся и сам Хью. Дьюк протянул отцу сигарету; они закурили.
– Отец, ты холоден, как рыба. Ничто тебя не удивляет.
– Ты так считаешь? Вовсе нет. Просто я раньше так часто всему удивлялся, что постепенно приучил себя не делать этого.
– Это не у всех получается.
Некоторое время они курили молча. Дьюк сидел, Хью улегся на траву. Он был в полном изнеможении и сейчас ему больше всего хотелось, чтобы им никуда не нужно было возвращаться.
Наконец, Дьюк добавил:
– Кроме того, ты очень любишь издеваться над людьми.
Отец ответил:
– Может ты и прав, если по-твоему то, что я делаю – издевательство.
Все всегда делают только то, что им хочется – то, что их «радует» – в пределах собственных возможностей. И если я меняю спущенное колесо, то только потому, что меня это радует больше, чем бесконечное сидение на шоссе.
– Не нужно утрировать. Тебе просто нравится издеваться над мамой. Ты и меня любил в детстве шлепать за малейшую провинность… до тех пор, пока мать не топнула ногой и не заставила тебя прекратить это.
– Нам пора двигаться, – сказал отец и стал одевать пояс.
– Еще минутку. Я хочу кое-что тебе показать. Не беспокойся, мы не опоздаем. Мне нужны считанные секунды.
Хью выпрямился.
– Что это такое?
– А вот что. Твоя роль отважного капитана окончена! – Он дал отцу сильную затрещину. – Это тебе за издевательство над мамой! – Он ударил еще раз – на этот раз с другой стороны и гораздо более сильно – так, что сбил отца с ног. – А это за то, что ты приказал ниггеру наставить на меня оружие!
Хью Фарнхэм лежал совершенно спокойно.
– Не «ниггер», Дьюк. Негр.
– Он для меня негр только до тех пор, пока знает свое место. А то, что прицелился в меня, делает его поганым ниггером. Можешь встать. Больше тебя бить я не собираюсь.
Хью Фарнхэм поднялся.
– Нам пора идти обратно.
– И это все, что ты можешь сказать мне? Давай, давай. Можешь тоже меня ударить. Отвечать тебе я не стану.
– Нет.
– Я не нарушал клятвы. Я ждал до тех пор, пока мы не покинем убежища.
– Согласен. Кто пойдет первым? Я? Мне кажется, что так будет лучше.
– Уж не думаешь ли ты, что я боюсь выстрела в спину? Отец, пойми, я просто должен был сделать это.
– Неужели?
– Да, черт возьми. Чтобы не потерять уважение к самому себе.
– Хорошо. – Хью одел, наконец, пояс, взял ружье и пошел вперед. Некоторое время они шли молча. Наконец, Дьюк проговорил:
– Папа?
– Да, Дьюк?
– Прости…
– Забудем об этом.
Они продолжали идти и, дойдя до ручья, нашли то место, где переходили его вброд. Хью торопился, так как быстро темнело. Дьюк снова догнал его.
– Ответь мне еще только на один вопрос, папа. Почему ты не назначил поварихой Барбару? Ведь она чужая нам. Зачем тебе было сперва подковыривать мать?
Немного подумав, Хью ответил:
– Барбара теперь нам не более чужая чем, например, ты, Дьюк, а готовка – единственное, что умеет Грэйс. Или ты считаешь, что она должна бы была бездельничать в то время, как все остальные вкалывают?
– Нет. О, естественно, все мы должны быть чем-то заняты – само собой разумеется. Но зачем же издеваться над ней при посторонних? Ты понимаешь меня?
– Дьюк.
– Да?
– Весь последний год я занимался карате по три раза в неделю.
– Ну и что?
– Просто больше не пытайся драться со мной. Проще будет выстрелить мне в спину.
– Вот как!
– Да, а пока ты не решишь застрелить меня, тебе придется мириться с моим лидерством. Впрочем, можем устроить выборы.
– Ты согласен на это?
– Мне ничего другого не остается. Возможно, группа предпочтет тебя.
Твоя мать точно будет за тебя. Возможно, и твоя сестра тоже. А вот что касается мнения Барбары и Джо, то тут ничего нельзя сказать наверняка.
– А как же ты, отец?
– Лучше я не буду отвечать тебе на этот вопрос; я ничего тебе не должен. Но до тех пор, пока ты не решишь устроить перевыборы, я ожидаю, что ты будешь продолжать сознательно подчиняться мне так же, как ты делал это, дав клятву.
– Ну, ты и сказанул – сознательно подчиняться! Надо же!
– В нашем положении иначе быть не может. Я просто не в состоянии подавлять мятеж каждые несколько часов – а их с твоей стороны было уже два, да и твоя мать страдает отсутствием дисциплины. На подобных условиях не может действовать ни один руководитель. Поэтому я могу принять от тебя только сознательное подчинение. Оно включает в себя и невмешательство с твоей стороны в то, что ты назвал «издевательством».
– Но послушай, ведь я же сказал тебе, что я…
– Тихо! Если ты сам не решишь, как тебе вести себя в подобных условиях, то самым лучшим выходом для тебя будет выстрелить мне в спину. И не пытайся выходить на меня с голыми руками или дать мне возможность выстрелить первым. В следующий раз, Дьюк, если я замечу угрозу с твоей стороны, я убью тебя. Если смогу. Но один из нас наверняка будет мертв. Некоторое время они шли в молчании. Мистер Фарнхэм так и не обернулся. Наконец, Дьюк спросил:
– Отец, но скажи же, ради бога, почему ты не можешь руководить демократично? Я вовсе не собираюсь захватывать власть, я просто хочу, чтобы все было честно.
– М-м-м, да, ты не хочешь власти. Ты хочешь быть пассажиром на заднем сидении, который может указывать водителю, как ему поступать.
– Чепуха! Просто я хочу, чтобы все было демократично.
– Неужели? Следовательно, нам придется устраивать голосование по вопросу о том, должна ли Грэйс работать наравне со всеми нами? Имеет ли она право накачиваться ликером? А как нам вести заседания? Может быть, попробуем процессуальный кодекс Роберта? А удалять ее из зала во время дебатов, или нет? Может быть, ей следует остаться и защищать себя от обвинений в лености и пьянстве? Значит, ты согласен подвергнуть родную мать такому позору?
– Не говори глупости!
– Нет, просто я пытаюсь выяснить для себя, что ты понимаешь под «демократичностью». Если ты подразумеваешь постановку любого вопроса на голосование – ладно, готов помочь тебе попробовать, если ты, разумеется, заставишь себя подчиняться любому решению большинства. Пожалуйста, становись главой группы. Я устал от ответственности и я знаю, что Джо тоже не очень доволен ролью моего заместителя.