— У тебя ничего не случилось?
Не оборачиваясь, ловлю руку сестры и заставляю ее сесть рядом с собой. В таких домах, как у них с Егором, не принято сидеть на крылечке, это считается моветоном, хотя даже дворяне себе позволяли.
Не сопротивляясь, Лера устраивается рядом со мной, вошкается, тепло дышит. Я глажу ее тонкую, загорелую руку.
— Ничего не случилось. Я просто устала слушать его.
— Ты его совсем не любишь, — огорченно замечает она. — Это по глазам видно.
— Неужели?
— Ты смотришь на него почти с отвращением. Сразу видно, что ты слегка стыдишься его.
— Ну, не знаю…
— Я не была на его спектаклях, Влас играет главные роли?
Я качаю головой, она в ответ кивает:
— Я так и думала. Тебе нужен лидер. Такой, как Никита Коршунов.
Это имя ей не следовало поминать всуе. Я передергиваюсь так, что Лера пугается, будто невзначай шарахнула меня током:
— Ой, извини!
Помолчав, она все же спрашивает, сочувственно сморщив лицо:
— Неужели до сих пор так больно?
— До сих пор? Только одиннадцать лет прошло.
— О господи! — бормочет сестра и переплетает свои пальцы с моими.
Ей кажется, что от такой близости ладоней мне станет легче. С чего бы? Но руку я не отнимаю. В конце концов, у нее сегодня день рождения, обижать ее грешно. Да и нельзя сказать, что мне неприятно это пожатие.
— Какая тишина, — говорит Лера шепотом. — Тебя это не угнетает?
— Угнетает? Нет. Я люблю тишину.
— А я ненавижу, — вдруг вырывается у нее.
Теперь уже мне приходится удерживать ее руку.
— Тихо-тихо, — приглушенно говорю я и только в следующую секунду соображаю, что как раз тишины-то ей и не хочется.
— У нас такой молчаливый дом! Слишком большой. Огромный! Я когда-нибудь потеряюсь в нем окончательно.
Опять это ее страдание о детях, сказывающееся даже в устройстве сада: повсюду выглядывают из-за деревьев и беседок смешные гномики в ярких колпачках, и деревянные чурбачки вокруг стола под навесом желтеют на разном уровне — повыше, пониже… Пока на те, что повыше, взбираются только наши вездесущие племянницы, но Лера все еще не теряет надежды.
Только мне, кроме них двоих, известно, что Егор страдает бесплодием — последствия службы в армии, когда их, новобранцев, отправили тушить чернобыльский реактор. Никакой защиты у них, естественно, не было… Все врачи говорили ему в голос, что он еще должен радоваться: жив остался, и лучевая болезнь его не иссушила. Карьеру сделал на славу благодаря репутации героя-чернобыльца, которого сразу по комсомольской линии продвинули. Теперь свой банк у него, как и у всех, кто успел взбежать по лестнице незабвенного ВЛКСМ. Хоть и не из первой десятки банк, но на жизнь хватает. А что детей не будет, так разве это трагедия, когда детские дома переполнены — выбирай на вкус.
Но Лера боится усыновления. С моей подачи начиталась ужасов о том, что все брошенные дети имеют врожденную зависимость от алкоголя или наркотиков. Не все, конечно, однако пойди найди здоровенького, без признаков наследственной шизофрении или физического уродства. Кажутся хорошенькими и несчастными, полные страдания глаза в пол-лица, на снимки в Интернете с подписями вроде «Найди меня, мама!» смотреть больно. А возьмешь, потом проклятая генетика проявится, начнет воровать у приемных родителей, бегать из дома, душу им рвать в клочья.
Моя знакомая по цеху вела литературную студию в одном из детдомов, к одной юной поэтессе прикипела сердцем. Действительно талантливая девочка была, я читала ее стихи… И Лариса удочерила Светку, хотя своя дочь была — Машка. Но стихов не писала, может, даже назло матери, но, скорее, просто не дано было. А Ларисе чудились тихие вечера в свете старого торшера, обмен стихотворными строчками, совместные поиски новых рифм… Слияние душ, будь оно не ладно.
Деньги из дома исчезать стали сразу. А уже через месяц Светка до полусмерти избила Машку, которая хоть и была старше на год, но закалка-то не та, не в детдомовской стае выросла. Забрала лучшие ее вещички и исчезла.
Кажется, ее так и не нашли. Ларисе она даже записки не оставила. А родная дочь ее не простила, уехала к бабушке на Урал, не побоялась от Москвы оторваться.
Лерке я такого счастья не пожелаю, и в подробности этой истории посвятила, чтобы ей хорошо представлялось, что к чему. С тех пор она как-то особенно затосковала — выхода нет. Небольшой мебельный салон, который ей подарил Егор, чтобы хоть чем-то себя радовала, для Леры тот же дом, только интерьер чаще меняется. Как ни заеду к ней, пара покупателей слоняется между диванами и столиками, продавщицы компьютерный пасьянс раскладывают. А Леру все устраивает, ей так комфортно: все идет, как идет. Новых партнеров она даже искать не пытается, проверенные ее вполне устраивают. Никакой жажды риска.