Я молчу, жду продолжения речи, потому что оно непременно должно быть. Сейчас эта скромница скажет, что надо экономить, или что машины вредят природе или еще какой-нибудь бред.
— У меня родители разбились. На такси, — ровно произносит, глядя в окно, на вечерний город, — поэтому и не вызываю. У меня фобия.
Твою мать. Опять в груди шевельнулось что-то типа раскаяния. Вот зачем мне эта информация? Я не хочу вникать в хитросплетения невеселой Мышиной жизни. Однако смолчать, проигнорировать ее слова по крайней мере не вежливо:
— Мои соболезнования.
— Это было давно, — отвечает равнодушно, даже как-то прохладно, натягивая на себя ледяную броню.
— То есть ты совсем одна? — вот какое мне дело? На хрен мне эти задушевные разговоры. Отвезти домой и все.
— Нет. Меня бабушка растила, в деревне.
Что ж это все объясняет. И пристрастия в одежде, и манеру поведения, и старомодную прическу. Бабушкин след. Растила свою кровиночку как могла, прививая ей чувство прекрасного времен своей молодости. Бедная Мышь. Ведь могла быть другой. Но судьба-есть судьба. Теперь пусть барахтается, выплывает с теми исходными данными, что есть.
Больше я ничего не сказал, не желая развивать эту душещипательную тему, и Варька молчала. То ли утонув в воспоминаниях, то ли ругая себя, что вывалила незнакомому человеку ворох ненужной личной информации.
Простая она. Слишком простая. Надо броней обрастать, не показывать другим личных переживаний. Никому до них нет никакого дела, каждый занят своими заботами и проблемами. У каждого своя дорога страданий, свои потери, своя боль. Никто не проникнется, не бросится утешать. Взрослеть надо. А то девочка-мышка рано или поздно из-за своей наивности попадет в такую мышеловку, что живой не выберется.
— Голодная? — переводу разговор на другую тему.
— Да, — мне кажется она с радостью цепляется за возможность переключиться.
— Любительница ночных перекусов? — не могу удержаться, чтобы не поддеть ее.
— Нет, — качает головой. В этот раз с улыбкой, — ночными походами к холодильнику не злоупотребляю. Просто сегодня только завтракала.
Ей идет улыбаться, она становится какой-то милой что ли. На щеках ямочки еле заметные.
— Что мешало пообедать?
— Забегалась. И в перерыв к презентации готовилась.
Упорная девочка. Для меня это шутка была, а она все серьезно восприняла, готовилась. Даже есть не пошла.
Сука, опять защемило внутри, опять почувствовал себя скотиной. На секунду, не более.
Как она меня своей наивностью умудряется зацепить. Я о существовании своей совести уже давным-давно позабыл, заключив с ней пакт о ненападении, а тут, что ни разговор, то укол под ребра.
Раздражает.
Но я же джентльмен, мать его, я же галантный, когда не надо, поэтому, прежде чем успеваю подумать, произношу:
— Не зря готовилась. Молодец. На презентации показала себя очень хорошо. Поэтому с меня ужин.
Вот я дурак. Какой на хрен ужин? Да и куда с ней идти? Разве что в KFC, трескать куриные лапы из ведра. То, что она умная и у нее сиськи есть — еще не повод водить ее по ресторанам!
Пока я мысленно ругаю себя на все лады, мышь поворачивается ко мне, смотрит так удивленно, брови вскинув, и сдержанно, даже чопорно отвечает:
— Спасибо. Не надо.
Ступор. Все мысли из головы мигом сдуло, кроме одной. Она что, на хрен меня посылает?
Посмотрел на нее подозрительно. Точно посылает! Сидит, нос гордо задрала, вся такая из себя недотрога. Тоже мне королева! Плевать я хотел.
Но, черт подери, меня корежит от этого заносчивого вида. Где я и где она? И вместо радости от того, что мое предложение не нашло отклика у юной прелестницы, я противоречу сам себе:
— Надо. Не люблю быть обязанным. Поэтому ужин с меня. «В пятницу», — произнес тоном, не терпящим возражения. Мне почему-то чертовски сильно хочется, чтобы она прогнулась, уступила.
— Если хотите со мной рассчитаться, то купите хлеба и батон колбасы. Этого будет вполне достаточно. У меня как раз сегодня все закончилось, на бутерброды извела.
Это она меня подъ*бала? Вот честно, охренел. Даже замолк на минуту. Головой тряхнул, отгоняя это бред и снова с нажимом произнес:
— В пятницу. В семь. За тобой заеду.
— Да не хочу я вами никуда идти! — раздраженно всплёскивает руками, — нам даже говорить не о чем, а вы в ресторан зовете! Что я там буду делать? Сидеть давиться под вашим пристальным взглядом. А потом что? У меня работа на первом месте, а не рестораны.
Охренел окончательно и бесповоротно. Даже притормозил, сняв ногу с педали газа. Уставился на нее во все глаза. Мышь вся такая боевая, нахохлилась, взъерошилась, приготовившись отстаивать свою девичью честь.