[ ... ]
Трудно представить себе это чувство, когда держишь в ладонях завёрнутый в брезент труп и ощущаешь мёртвую тяжесть некогда живых тканей, не успевших ещё разложиться настолько, чтоб потерять свою первоначальную форму. Особенно трудно было протягивать тело в шкурниках, где с трудом может проползти один человек, а труп постоянно цепляется за острые камни, и кажется — не брезент трещит, кожа... [ ... ]”.
* * *
— Этот Брагин, из бывшей группы Шагала, всё лез в начальники. «Пустите меня, я вам покажу, как тело в брезент по всем правилам заворачивать...» — Сашка сплюнул.
— Огонь перескакивал с ветки на ветку; Сталкер сидел, вытянув ноги к костру, оперев пятки о полено почти у самого пламени, и щурился от дыма.
— Андрей — я имею в виду Пищера — пропустил его к трупу; Брагин только глянул на него — и назад. «Ой, ребята, я сейчас...» Отбежал в соседний грот. Козлик потом его спиртом отпаивал — а то б до выхода два тела нести пришлось.
— Просто пикули несвежие попались,— заметил Сталкер.
— Чего? — Сашка оторопело посмотрел на Сталкера.
— Пикули. Читайте Джерома — желательно в подлиннике, да! — там на все случаи жизни цитат хватит... Но ты вещай, не отвлекайся,— Сталкер с видимым удовольствием пошевелил голыми пальцами ног в блаженном костровом тепле.
Сашка вздохнул — но рассказ шёл, теперь он и сам не мог остановиться,— словно плотина лет прорвалась в нём и требовала, требовала: выслушайте меня, всё это очень важно, потому что терпеть больше нельзя, и если сейчас не рассказать —— то когда и где? И — кому?..
— В общем,— продолжил он,— никто, кроме нас с Андреем не решался вытаскивать тело из щели. Все отошли подальше, замерли — будто нет никого. Тишина стояла такая, что слышно было, как капли за поворотом с плиты капают. И Брагин в соседнем гроте блюёт.
Мы с Андреем попробовали протащить у него верёвку под мышками; пришлось поднять ему правую руку — иначе верёвка не шла. Потом потянули верёвку. И вдруг у него из горла: «кх-ш-ш...» Будто дышит. Потом я понял, что это верёвка грудную клетку сжала. А тогда от неожиданности отпустил свой конец — и он будто вдыхает: «ах-х...»
... В общем, после этого тех, кто тело тащить набился, по гротам собирать пришлось. Хорошо ещё, что никто не заблудился — со страху. “Спис-сатели...”
— Сашка сплюнул.
— А ещё, когда тело из щели поднимать начали, я нагнулся ниже, чтоб поправить его, если зацепится; наклонился к самой голове, Пищер потянул за верёвку — и вдруг рука у трупа поднимается, и меня по щеке: шлёп! Это её верёвка повела. Я опешил, дёрнулся назад —— потом понял, что это смешно, бред — а ведь чуть было не вообразил, что это он не хочет, чтоб мы его трогали: уж больно он там удобно сидел,— и на всех тех меня такая злость-обида взяла...
— Завернули тело в брезент, стянули репом как колбасу вяжут или радиожгуты, потому что это самая надёжная вязка — и понесли. Из двух групп — нашей и второй подошедшей — как раз несколько человек набралось, кто мог его нести. Я, Пищер, конечно; Витя Марченко — и ещё, кажется, Завхоз. Он к тому времени вполне оклемался, он вообще держался молодцом — если не считать хамства с выпивкой в пятницу...
— У Автомата, там, где эта система соединяется с Главной, нас сменили. Меня погнали наверх – отсыпаться; собственно, основное было сделано, можно было и отключиться, но как это объяснить — я же словно заведённый был, и какой сон! — отец Шкварина наверху у входа, и как я ему в глаза посмотрю — мы ведь труп его сына несём,— я в пятницу и в субботу с ним уже наобщался — выше крыши...
Ползу вперёд, думаю: может, к месту гибели Виктора Шагала слазить, пока его не вытащат,— переждать всё, перетерпеть... А навстречу — двое в одинаковых ‘комбезах-с-чужого-плеча’, будто только что из магазина, затем ещё трое таких же,— каски и фонарики у всех одинаковые... А руки голые, без перчаток. Гер-рои. В касках — и без перчаток!..
— В Ильях — в касках?! — Сталкер и Пит разом захохотали.
: Лена молчала. Она была тогда на поверхности, ждала его.
— Люба сидела напротив, обхватив руками колени. Она не слышала Сашки.
— В общем, какие это “спелеологи” — за версту было слышно. Ползут,— ход-то сплошной шкуродёр! — у них ругань да улыбочки, Ильи наши матерят, значит, а анекдоты про трах — для бодрости. Будто мало им того акта, что у них с Системой происходит. Первые вообще мимо меня, как мимо тени отца Гамлета — вжик! — просвистели. Едва в нишу в стене успел вжаться. Вторые остановились. «Эй, где тут,— говорят открытым текстом,— Шкварина тянут?» Ну я им в такт и отвечаю — «Там за углом, с 11 до 19, не менее 21».[15]
15
Самые знаменитые при совке хронометрические рамки: дозволенное время продажи винно-водочных изделий — и минимально допустимый возраст покупателя.