— А что было психологически самым трудным? К чему сложнее всего было привыкнуть?
— К темпу жизни. Надо было учить балет. Боже мой, столько разных стилей!
— В СССР тогда все танцевали в одном стиле.
— Ну, не совсем. У меня все-таки преподавателем был Леонид Якобсон (знаменитый советский балетмейстер. — Прим.). Но там, за границей, был модерн. Потом construction. Вы знаете, что это такое? (Показывает несколько па.)
— Жаль, что невозможно передать это на бумаге. То есть вам безумно нравился современный танец?
— Не то чтобы безумно… Но я за этим приехала — чтобы освоить новое.
— В американской труппе вы сразу стали примой?
— Конечно, сразу.
— Почему «конечно»?
— Потому что это естественно. Я же была фигура такая…
— …масштабная?
— Не в этом дело. Мое решение уехать стало политическим, хотя я сама не занимаюсь политикой и не интересуюсь ею, и вызвало резонанс во всем мире. На мне лежала ответственность: за моей спиной стояла Россия.
— Вы были готовы трудиться с утра до ночи?
— Ох, я так трудилась, вы себе не представляете… Как было сложно, господи! Но я такой человек, мне надо углубляться. Я не могу танцевать, как многие актеры, которые болтают, болтают, а потом выходят на сцену — и ничего не происходит. Мне нужно сосредоточиться, для определенной роли послушать определенную музыку, побыть одной. Это долгий, глубокий процесс. А если вдруг случается, что я гримируюсь, вхожу в роль, слушаю Баха, а рядом кто-то сидит и болтает без умолку, спектакль получится не таким удачным. Глубины той не будет.
— Скажите, Наташа, какое время было для вас самым счастливым? Что вы считаете главным своим достижением?
— Тот момент, когда я произвела ребенка на свет. Хорошенького ребенка. Чудо из чудес.
— Это произошло, когда ваша карьера уже была в зените?
— Да, но внутренне я начала уставать. А после рождения сына у меня открылось второе дыхание. И организм обновился. Наверное, мне нужен был перерыв. Когда у тебя подписан контракт, ты не можешь не танцевать. Даже если нога болит — едешь и танцуешь. Я колени так погубила.
— Вы тогда не думали о здоровье?
— Нет, и это ужасно. Я всегда советую молодому поколению: думайте о здоровье. Если тело говорит: подожди, отдохни — обязательно прислушивайтесь.
— Интересно, у вашего сына американский менталитет?
— Нет, Андрей больше европеец, хотя родился в Сан-Франциско.
— Чем он занимается?
— Финансами, вместе с отцом. (Муж Наталии Макаровой, Эдвард Каркар, был крупным бизнесменом; он умер в 2013 году. — Прим. ОК!)
— В балет не хотели сына отдать?
— А он и не стремился. Хотя у него подъем очень высокий, в отца, это у меня там ничего нет… Сын очень увлечен айкидо — спортом, но более духовным.
— Наташа, это правда, что крестная вашего сына — Жаклин Кеннеди?
— Совершенная правда.
— Вы дружили?
— Виделись на гала-вечерах. На одном из них мы сидели рядом, в ложе. У меня только родился сын. Она говорит: «Ну как, что?» Я отвечаю: «Вот, крестить будем скоро». Она: «Неужели?!» И такими восторженными глазами на меня смотрит. А я шутя говорю: «Хотите быть крестной матерью?» — «Да, yes, very well!» Так и получилось.
— Жаклин Кеннеди — крестная, свидетель на вашей свадьбе — Михаил Барышников…
— Да, на венчании он корону держал над моей головой.
— Вы и в России были близкими друзьями?
— В России как раз и подружились. Вместе танцевали в балете «Горянка». Я его привела в американский балетный театр. Уговорила моего партнера по «Жизели» отдать этот спектакль Барышникову, иначе ему пришлось бы долго ждать следующего случая, чтобы заявить о себе. И мы станцевали «Жизель» вместе. Барышников, конечно, состоялся бы и без меня. Но с моей помощью это произошло быстрее.
— Барышников сразу адаптировался в Америке?
— Быстрее всех, по-моему. Он бо́льший американец, чем сами американцы.
— А кто вам ближе по духу — Нуреев или Барышников?
— Барышников. С Нуреевым было очень сложно. У него характер зверский. На сцене всё это, конечно, забывалось. Когда он в «Ромео и Джульетте» запрыгивал, как дикое животное, на катафалк, где я лежала, то был великолепен!