В субботу фру Могенсен, как обычно, помогает ему в лавке, это день, когда у них все еще бывает достаточно покупателей, и настроение у лавочника такое хорошее, какого давно уже не было, он радуется предстоящей поездке на дачу и заранее чувствует облегчение оттого, что наконец изольет душу и не будет больше страдать в одиночку. Он выложит все начистоту и трезво, без прикрас, обрисует положение, с тем чтобы они вместе решили, как им быть дальше. «Не хочу от тебя скрывать, дела наши идут далеко не блестяще, — скажет он, — но думаю, для нас еще не все потеряно, если мы сможем какое-то время продержаться, а для этого нам нужно быть осмотрительными и экономными во всем, вплоть до мелочей».
Лавочник мысленно разговаривает с женой, и трудности словно уже отступают, становятся меньше оттого, что будет близкий человек, который разделит их с ним. Перед самым отъездом он прихватывает с собой бутылку красного вина, вино способно творить чудеса, за рюмкой беседа течет легче и непринужденней.
Движение в направлении из города очень оживленное, не одни они устремились сегодня на лоно природы, автомобили идут густым потоком, все как на подбор элегантные, свежевымытые и блистающие лаком, совсем новенькие на вид, за исключением машины Могенсенов, которую, увы, новой не назовешь. Ее давно пора бы сменить, но приходится откладывать это до лучших времен, как и многое другое; двигатель у нее работает неровно, она пыхтит и всхрапывает и выглядит довольно-таки неказисто. Владельцев красивых машин она явно раздражает, должно быть, они считают ниже своего достоинства ехать по одной дороге с таким драндулетом и поэтому сигналят лавочнику, хотя он не нарушает никаких правил, а некоторые укоризненно покачивают головой или красноречивым жестом крутят пальцем у виска. Такие знаки внимания не могут доставить особого удовольствия, и лавочник чувствует, как внутри у него начинает жечь, но не подает виду и старается сохранить самообладание. Он едет в самом крайнем ряду и, пытаясь отвлечься, обрушивает весь свой гнев на мотоциклы и мопеды, которые он терпеть не может и считает, что следовало бы их запретить.
На загородном шоссе лавочника то и дело обгоняют, хотя он едет на максимально допустимой скорости, никому неохота ронять свое достоинство — тащиться позади такого автомобиля, и все торопятся проскочить вперед. Полицейских постов на дорогах мало, думает лавочник, полиция должна бы построже следить за порядком, чтобы никто не мешал людям спокойно ехать, не нервировал их лихаческими обгонами. Как можно, чтобы на шоссе совсем не было полиции?
Но полиция есть, вот она, легка на помине, ее недреманное око зорко следит за тем, как выглядят проезжающие автомобили. Полиция недолюбливает машины, возраст которых перевалил за три года, и автомобильная промышленность, к слову сказать, тоже их недолюбливает, но, конечно, вовсе не обязательно усматривать здесь какую-то связь. Полиция преспокойно наблюдает, как большие элегантные машины проносятся мимо на недозволенной скорости, но, завидев лавочника в его пыхтящем драндулете, она немедленно активизируется. Один из полицейских, выступив вперед, делает лавочнику знак подъехать к обочине, и лавочник подчиняется, хотя не понимает, чем это вызвано. На его взгляд, он единственный, кто едет, строго соблюдая правила, странно, что именно его останавливают.
Один полицейский просит лавочника предъявить водительские права, между тем как другой принимается осматривать со всех сторон его машину. Разговаривают они категорическим тоном, но вежливо и корректно, как их тому обучили в полицейской школе — наряду со всякими другими вещами, которым их тоже там обучили. Лавочник беспокойно косится на полицейского, который ходит осматривает машину, он достал какой-то похожий на шило инструмент и с силой вгоняет его по самую ручку то в одном, то в другом месте.
Смотреть, как кто-то прокалывает дырки в твоей машине, не особенно приятно, и лавочник силится сохранить присутствие духа, чувствуя в то же время, как внутри у него опять все накаляется. Полиция, вне всякого сомнения, имеет законное право пропарывать насквозь частные машины, да и в любом случае лучше помалкивать, протестами можно лишь испортить дело, но ох как нелегко сохранять невозмутимый вид, — и лавочник крепче стискивает баранку, словно для того, чтобы удержаться и не наделать глупостей.
Полицейские не в восторге от его машины, они констатируют, что металл кое-где поизносился, есть и другие мелкие изъяны, не думает ли Могенсен сменить автомобиль?
— Сменить? — переспрашивает лавочник.