Одно он знает совершенно определенно: ноги его больше не будет на курсах в этом году. Очень надо сидеть в классе, к которому он больше не имеет отношения, да вдобавок когда всем известно, что он провалился. Он вспоминает Сусанну, видеться с ней после этого — нет, он не вынесет такого унижения; вообще-то его бы не должно волновать ее мнение, кто она ему — просто одноклассница, как все другие, но Хенрик не способен так относиться к Сусанне, был день, когда она стала для него больше, чем просто одноклассницей, и он не может этого забыть.
Неожиданно Хенрик замечает, что стоит перед домом, где живет Пер — единственный человек, которому он в своем теперешнем положении может спокойно смотреть в глаза: Пер не станет ни насмехаться, ни укорять. Расскажи ему Хенрик о том, что случилось, Пер счел бы все происшедшее сущим пустяком, не заслуживающим внимания. Хенрик чувствует непреодолимое желание повидать Пера, просто посидеть рядом, перекинуться несколькими словами, но он вспоминает кошмарную мансарду, и какой-то внутренний голос шепчет ему, что лучше держаться отсюда подальше. Он хочет уйти, потом останавливается в нерешительности, и кончается тем, что он все же начинает подниматься вверх по лестнице: в том положении, в каком он очутился, ему некуда больше податься, нет больше ни одного места, куда он мог бы сейчас пойти.
20
Лавочник продал свою дачу, что ж, это обычная история. Люди приобретают летний домик, а потом он им надоедает и становится ни к чему, и они его продают, причем выручают за него, как правило, значительно больше, чем в свое время заплатили. Очень даже неплохое дело — вкладывать деньги в недвижимое имущество, и лавочник умно распорядился средствами, купив себе дачу в ту пору, когда они еще продавались по доступной цене. Стоимость дома росла из года в год, и в итоге он нажил капитал, который теперь сможет использовать для своего магазина, — он был предусмотрителен и дальновиден и теперь пожинает плоды.
Лавочник продал дачу со всей обстановкой и прочим имуществом, осталось только съездить привезти кое-какие личные вещи, которые не переходят к новому владельцу. Он отправляется туда один, жена не захотела с ним ехать, да в этом, собственно, и нет особой нужды, он и без нее вполне справится. Он решил там переночевать и вернуться домой на следующее утро, не хочется делать два таких конца в один день, говорит он жене, и спешить тогда не придется, можно будет все спокойно успеть.
Непривычно быть на даче одному, он ни разу не приезжал сюда без жены, в доме так пусто и неуютно. Они всегда бывали здесь вдвоем, а когда Хенрик был помладше, то и его с собой брали. Пока Хенрик был маленький, он любил ездить на дачу, с удовольствием играл в саду и мог целый день провести на пляже, копаясь в песке и барахтаясь в море. Когда он подрос, у него пропал интерес к даче, он скучал, если они брали его с собой на субботу и воскресенье, а в последние годы его невозможно было сюда затащить. Во всяком случае, ради Хенрика не было смысла оставлять себе этот домик.
Хенрик… нет, лучше о нем не вспоминать, у лавочника настроение портится, когда он думает о сыне. С некоторых пор с ним творится что-то непонятное. Он стал ни с того ни с сего исчезать из дому на несколько дней, а когда вновь появлялся, то ходил угрюмый и молчаливый, не подступишься. Кончалось почти всегда скандалом, после которого он опять надолго исчезал, а они не знали, где он и что с ним. Лавочник беспокоился, как бы он не впутался в какую-нибудь историю, и, когда он в очередной раз появлялся дома, требовал от него объяснений, где он пропадает: живешь с родителями — изволь докладывать, чем занимаешься и где проводишь время, что за безобразие исчезать молчком! Но Хенрик не желал ничего объяснять, бормотал только что-то насчет друзей, у которых он живет, а что это за друзья и где они живут, вытянуть из него было невозможно, и это навело лавочника на подозрения, он хотел знать, в какую такую историю впутался Хенрик.
— Ты что, куришь гашиш или еще какую-нибудь дрянь? — спросил он.
Но Хенрик ничего не ответил, стоял и молчал с упрямым видом, и это вывело лавочника из себя.
— Так вот, имей в виду, — сказал он, — если ты принимаешь наркотики или что-нибудь в этом роде, в моем доме тебе делать нечего!