Жизнь не стояла на месте в эти годы, для них это были годы подъема и движения вперед, все они добились успеха и зажили богаче. На улице перед их домом стоят большие дорогие автомобили, у всех есть холодильники, стиральные машины и телевизоры с двадцатипятидюймовым экраном. Летом они ездят отдыхать на Мальорку или на Канарские острова, у многих есть дачи на северном побережье Зеландии, возле тихой шоссейной дороги с табличкой «Частное владение. Посторонним проезд воспрещается. Нарушители привлекаются к ответственности согласно закону об охране лесов и полей». Это люди, зорко стоящие на страже своих прав и привилегий: то, чем они владеют, не с неба к ним упало, они на своем веку потрудились, так с какой же стати делиться с бездельниками, которым ради собственного блага пальцем о палец ударить лень.
— Мне тридцать пять лет было, когда я купил первый автомобиль, — говорят они, — а нынче, как стукнет восемнадцать, так подавай им собственную машину.
Люди из этого дома неохотно признают всякие перемены, по их разумению, все и сегодня должно быть, как тридцать лет назад. Если сами они живут теперь богаче, то это, как им кажется, в порядке вещей, ведь они достигли обеспеченного положения исключительно благодаря своим способностям и труду, но, раз они в молодые годы могли прожить на двести крон в месяц, спрашивается, почему нынешняя молодежь не желает обходиться такими же деньгами. Они тоже когда-то были молодыми, но теперь уже плохо это помнят. Дожив до тридцати лет, они застряли на месте и с тех пор больше не двигаются. Музыку они любят слушать ту, которую играли, когда им было тридцать, фильмы они любят смотреть те, которые шли, когда им было тридцать, или хотя бы похожие на те. Им не по душе перемены, особенно такие, которые и от них чего-то требуют, их вполне устраивает то, что есть, причем всем хорошим они обязаны лишь самим себе, а посему оставьте их в покое и не портите им удовольствия.
Хотя они много лет прожили рядом, в одном доме, они почти не знакомы друг с другом и совсем не общаются. Встречаясь на лестнице, они раскланиваются и, бывает, обмениваются незначительными замечаниями, вообще же каждое семейство держится само по себе. Однако они пристально следят за тем, что происходит в соседних квартирах, и любят об этом поговорить, им известно, что тот-то собирается разводиться, а эти, со второго этажа, купили себе новую машину, или что у соседки из такой-то квартиры сестра попала в аварию и погибла. Они много говорят друг о друге, но, в сущности, нисколько друг другом не интересуются. В одной из квартир жил одинокий вдовец, и когда он умер, то прошло целых две недели, прежде чем это обнаружилось. Он был никому не нужен, и никто его не хватился. Если человек долго сидит взаперти и не показывается, это еще не основание для того, чтобы другие совали свой нос в его дела, никому из них даже в голову не пришло, что он, возможно, заболел и нуждается в помощи. Должны же у него быть родственники и друзья, которые могут о нем позаботиться, и опять-таки разве кто-то обязан брать на себя роль сестры милосердия только потому, что живет в одном подъезде с больным человеком?
Когда Хенрик с отцом утром уходят из дому, фру Могенсен остается одна в квартире. Теперь она может спокойно посидеть, выпить еще чашечку кофе и полистать утреннюю газету. Она не особенно увлекается чтением газет, ей всегда кажется, она уже слышала главное во вчерашней передаче последних известий, а сообщения о разных там забастовках и демонстрациях и всяких событиях, происходящих в дальних странах, неизвестно даже где расположенных, она и подавно пропускает. Ей не до того, у нее от своих забот голова идет кругом, но все-таки надо же хоть немножко быть в курсе, поэтому она считает своим долгом наскоро полистать газету до того, как примется за уборку квартиры.