Жаловаться самому мичману Бочкина не решалась. Она подозревала, что он подался на протоку потому, что тут нашлась полузатопленная бочка, похожая на подводную лодку, вставшую на дыбы.
Бережно прижимая к себе набитую бельем корзину, Бочкин спустился на пристань и окинул взглядом сосну, возвышавшуюся над ним, как зеленая гора. Вместо камнепадов с этой шуршащей горы регулярно обрушивались шишки и иголки, которые могли придавить любого мостовика.
Достав из корзины белую майку, он погрузил ее в воду. Со всех сторон к его рукам бросились сверкающие мальки и рыбы повзрослее. Через минуту вокруг мичманских ладоней образовался вращающийся шар, усеянный зеркальными осколками.
Даже щука, собиравшаяся к свае, откуда порой брюхался в воду голопузый и седой, но вполне съедобный на вид старичок, повернула к пристани.
Мичман при ее появлении не моргнул глазом. Все рыбы, включая щуку, прекрасно чувствовали его глубоководную натуру и устремлялись к нему, как к редкому водному позвоночному, обитающему на суше.
— Как живете? — спрашивали рыбы.
— Надеваю на голову аквариум, — неслышно, как положено рыбам и подводникам, отвечал Бочкин, зная, что, когда он сидит на корточках, рыбам не видно, что у него на голове. — И жилье у меня наполовину под водой!
В соседской свае со стуком распахнулось окно, из него вылетел короткий вскрик, за ним черный и белый парики, разные сверточки-упаковочки.
Наивные рыбы, решив, что трухлявая свая вздумала их чем-то угостить, скопом отхлынули от мичманских рук.
«Давно пора со стариканом познакомиться, — поднял глаза мичман. — Но как к нему подступиться? И бабка — огонь! Угощу-ка я их...»
Щука, услышав, что ее зовут, выставила из воды заостренную морду.
— Брысь, — сказал мичман. — Я случайно обмолвился.
Сверч не спал всю ночь. Он был уверен, что шпинатовцы наняли Лю для слежки за ним.
— Как она согласилась? — тоскливо вопрошал он. — Вчера, когда я услышал звук рожка, такой странный, будто он не из нашего, а из другого мира, где мы еще не отбились от эльфов и динозавров, будто молния сверкнула во мне! Надо браться за новое, великое заклинание… И на тебе, ко мне шпионов подсылают. И кого? Сестру!
— Успокойся, — гладила его Муша по горячечному лбу. — С какой стати шпинатовцам следить за тобой?
— Как с какой? — обижался Сверчок. — Кто отказался придумывать для военных подводную лодку? Я! Кто не осуждал неуживчиков? Опять я. Кто сам, как последний неуживчик, скрылся на протоке? И главное, — Сверч перешел на такой шепот, что даже рыбы не могли его услышать, — кто всегда ненавидел Правителя-Восхитителя и Правителя-Покорителя?
— Но об этом никто, кроме меня, не знает, — так же неслышно ответила бабушка.
— Мы всегда на подозрении. Помнишь инженера-мечтателя Турга?
— Помню. Он с лягушками экспериментировал, скальпелем их резал...
— Тург переехал на совсем другую реку и до самой смерти жил в безопасности. Но умирая, в бреду молил Шпинат: «Не мучайте меня, изверги! Не ломайте мои белые руки!» Вот и от меня шпионы не отстанут!
— Лучше думай о новом заклинании, — зашептала Муша. — Может, скажешь все-таки, для какого великого дела ищешь теперь волшебные слова?
— Стоит рассказать, и уже неинтересно выдумывать.
Слова, которыми Сверч разбудил бабушку наутро, совсем не походили на волшебные:
— Тысяча зыбунов! Я понял, зачем подослали Лю! — ударил Сверч кулаком по совершенно невинному тюфяку.
— Зачем? — сонно спросила Муша.
— Чтобы меня отравить! Впрыснули яд в пену для бритья, и, побрившись, я бы умер в страшных корчах!
Сверч подбежал к сумке, в которую бабушка сунула купленные товары:
— Надо выкинуть всю эту гадость!
— Давай я твою пену сама выброшу!
Но дедушка уже вытряхивал из сумки косметику и неизвестно как попавшие туда парики.
— Оставь хотя бы крем для рук! — взмолилась бабушка. — Меня же не собирались убивать!
Дедушка ударом локтя распахнул окно и высыпал в воду пахучие снадобья вместе с париками, которые бабушка собиралась на досуге примерить.
— Может, и не собирались, — повернулся он к Муше. — Но ты кремом намажешься, а потом до меня дотронешься, и я умру! Тогда и выяснится, что твои кремы тоже были отравлены.
Рыбы, тыкаясь носами в опускавшиеся на дно вещи, разочарованно убеждались, что съестными припасами тут не пахнет. И вправду пахло только вдохновением, но им, как известно, не насытишься.
Плотвичка на мгновение напялила на себя черный парик, но быстро выскользнула из-под него. Ерш с интересом рассматривал пену, размышляя, не побриться ли.