— Огурцы и помидоры еще не поспели, — робко заметила Лю. — И зачем мне громадный помидор? Я его за год не съем, даже если засолю. А я их солить не умею!
— Пароль и отзыв всегда должны быть дурацкими, — свысока пояснил Мышкин. — Чтобы никто не разгадал.
Держа копейку, как тяжелый металлический щит, он пошел к сходням.
И немедленно за ближайшим оттопыренным подорожником скрылась выглядывавшая из-за него голова в белом берете.
Толстенький мостовичок, одетый с головы до пяток в белое, со всех ног пустился в обратный путь к протоке, не отрывая взгляда от плотной синевы летнего дня, будто стараясь разглядеть, что лежит за ней.
За синей пазухой дня лежало несколько облаков разной степени белизны, парочка извилистых галок и намного выше их неведомое, похожее на комарика сверкающее существо, надрывно гудевшее и волочившее за собой огромный расплывчатый белый хвост.
Но ни облака, ни галки, ни незнакомое реактивное существо с самым величественным и пушистым хвостом из всех, которые появлялись в этой главе, не выглядели так чудесно и прекрасно, как окружавшие Кривса тайны.
Глава 12. Черный тринадцатиугольник
По приставной лесенке девочки спустились в жилище Рона. Прорехи в дощатых стенах бакена были закрыты травяными ковриками. От этого в просторном помещении разливался спокойный зеленый свет и водились смирные зеленые зайцы.
— Еще тайна, — сказал Рон. — Поклянитесь, что не разболтаете!
Девочки согласно кивнули.
Из-за травяной занавески выбрался белый, как снежная баба, Кривс, подпоясанный белой веревкой.
— Опять подслушиваешь? — протянула Картошечка.
— Кто не прячется, тайны не узнает, — угрюмо ответил Кривс.
— Расскажи им все, — попросил Рон.
Кривс немногословно поведал, как крался за Лю, причем по пути чуть не попал в зубы свирепой кошке, но напустил на нее свою верную веревку, и кошка позорно убежала. На реке его хотели схватить двое верзил-матросов, но не догнали потому, что были настоящими пузанами и проваливались в песок глубже, чем он.
— Рона ищет и полиция, и Шпинат, — важно закончил он.
— Что Шпинату от меня надо? — расстроенно обронил Рон.
— Вашу тетю, — обращаясь к девочкам, продолжил Кривс, — отправили на Извилистую Реку. Давайте проследим, что там замышляют.
— Почему ты выдаешь нам все тайны? — недоверчиво спросила Картошечка.
Кривс попытался носком белого ботинка проковырять дырку в полу. Но скоро понял, что для этого нужен другой инструмент.
— Пожила бы ты с одними лягушками, — вздохнул он.
Рон шагнул к сестрам:
— Чтобы догнать Лю, надо выйти ночью. Сможете незаметно выбраться из сваи?
— Ночью выбраться, на рассвете вобраться, — пробурчал Кривс.
— Когда выходим? — нетерпеливо спросила Картошечка.
— Когда луна взойдет!
По вечерам девочки принимали душ. Дедушка гордился, что устроил душ в простой неотесанной свае. Он приладил к ней пустую консервную банку, потерянную растяпой-большуном, и сделал в жестяном днище отверстие. Потом вставил в него соломинку и провел в душевую кабинку.
Прошлой ночью дождь заглянул на протоку, чтобы проверить, как спит его дочка, и банка была полна до краев. Приняв душ, соломинку залепляли смолой.
Бабушка в домашнем чепце помогала внучкам мыть волосы, терла их спины мочалкой из пуха одуванчиков и рассказывала, как раньше все жили в море, а потом главным непоседам надоело постоянно торчать в воде, тем более вода была соленая, и они полезли на берег и стали превращаться кто в птиц, кто в жуков, кто в бабочек...
— А кем мы были, когда жили в море? — спросила Пава.
— Золотыми рыбками!
— А ты?
— Наверно, черепахой!
— Разносила почту?
— Нет, помогала золотым рыбкам спинки мыть!
Раньше после душа девчонки часто выскальзывали из-под полотенца, которым их вытирала бабушка, и неслись в гостиную, где дедушка сидел под масляной лампой в любимом кожаном кресле и размышлял про свое таинственное заклинание.
«Нужно слушать стук дождя, — окрыленно думал он. — Дождь по-другому расставляет точки и запятые в мыслях».
С дикими криками и радостным смехом сестры нагишом врывались к дедушке и скакали, как чертенята. Пава взмахивала головой, и ее волосы взметались вверх. Картошечка тоже трясла головой, но ее короткие волосы ни метаться, ни летать еще не умели.
Дедушка презрительно фыркал: «Ну, чего скачете? Будто я голых девчонок не видел!» Но при этом стыдливо отводил глаза. Он хотя и соглашался с расхожим мнением, что все инженеры-мечтатели — ненормальные, тем не менее дедушкой хотел быть нормальным. А нормальным дедушкам, по его тем не менею, тьфу, мнению, не пристало пялиться на голых внучек.