— Выходит, — ошарашенно показал дедушка на загадочный провал, — там вначале все исчезает...
— А потом — появляется, — продолжила Муша. — Дай-ка я попробую.
— Только голову не суй! — предостерег Сверч. — Некоторым нравятся безголовые жены, но мне твоя голова не причиняет неудобств.
— Кар, — сказала умная бабушка, и вместо пальца у нее появился карандаш.
Она сунула его в черный многоугольник и сразу отдернула руку. От карандаша даже стружечки не осталось.
Поджав четыре сохранившихся пальца, бабушка вновь слегка погрузила в пробоину сжатый кулачок.
— Уф! — сказала она.
Из ладони у нее опять торчал целый и невредимый карандаш.
И тут во входную дверь настойчиво постучали.
Глава 13. Гость с разными ногами и руками
Только сейчас бабушка и дедушка заметили, что на дворе ночь. Замолкли болтливые лягушки, спорившие, лягушки они или твари дрожащие? Насекомые спрятали в футляры скрипки и контрабасы, оставила в покое свою коровью фисгармонию жаба. Зато шушукался о чем-то камыш, тяжело вздыхала старая сосна.
Отяжелевшая во мраке вода плескалась под дебаркадером, будто подлизывалась к доскам, уговаривая их оторваться наконец от берега, от всей этой скучной неподвижности и двинуться, куда сучки глядят.
Вытягивая губы в трубочку, завывал ветер.
— У-у-утки, — стонала во сне сосна.
Ветер раздвигал синие губы.
— Ры-ы-бы, — сонно скрипели доски.
Надрывный свист раздавался в щелях ветхой сваи, и утки превращались в сутки, рыбы в сыры, но и рыбы, и утки, и полицейские сутки состояли из сплошного ветра, ведь во сне все состоит из ветра, даже глаза и тела тех, кого мы любим.
— Кто там? — подошел к двери Сверч.
— Свои, — заверили снаружи. — Я картограф с Прямой Реки, сына ищу.
Дедушка вопросительно посмотрел на бабушку.
— У-у-у-с-с, — завывал и свистал ветер, толком не зная, что сказать.
— Откройте, а то меня со сваи снесет, — взмолились за дверью.
Дедушка отодвинул дверной засов. В прихожую ввалился высокий мостовик в плаще из крыльев летучей мыши с надвинутым на голову капюшоном, похожим на клюв. Когда он отбросил свой клюв, на дедушку и бабушку из глубоких глазных впадин глянули темные глаза.
— Клювин, — сунул он руку дедушке.
— Клювин, — схватил следом бабушкину ладонь. — Ой! Чего вы колетесь?
— Рак, — торопливо сказала бабушка, забывшая поменять карандаш на палец.
— Можно мне пройти в комнату? Замерз страшно, — набросил незнакомец плащ на вешалку.
Открыв рты, дедушка и бабушка увидели, что на ногах у него разная обувь. Правую ногу захватил высокий, под самый пах болотный сапог. А на левой кокетливо красовалась кричаще-красная женская туфелька на пронзительном, как бабушкин карандаш, каблуке.
Сапог и туфелька прошествовали в гостиную, и загадочный гость плюхнулся в дедушкино кожаное кресло.
«Даже мох садится на камень после того, как сто лет просит разрешения», — возмущенно вспомнил пословицу Сверч. Никто не должен был занимать его кресло. Пава и Картошечка осмеливались залезть в него лишь в отсутствие дедушки. В остальное время это широкое кресло с накладными деревянными подлокотниками и пухлой спинкой сознавало с чувством собственного достоинства, что усесться ему на голову может только Сверч.
Кресло не хуже кабинетного дивана подсказывало дедушке удачные мысли и заклинания. Например, заклятие, делающее внучек почти невидимыми, было услышано именно в нем. Сзади кресла была стена. А давно известно, что лучше всего мечтается в окружении надежных стен. Из кресла открывался отличный вид на всю комнату с круглым столом и окном, показывающим погоду. Сверч не любил и опасался оставлять окружающий мир без присмотра.
Картограф не знал порядков, заведенных в свае, поэтому дедушка не решился сразу переместить его за шиворот на другое место. Свое негодование он выразил лишь тем, что не стал садиться, а сердито начал расхаживать по комнате, бросая гневные взгляды то на чужой нахальный сапог, то на не менее наглую туфельку.
— Собираю доказательства, — начал пришелец, — что пропавшая Башня находилась напротив вашего моста. И граница между Прямой и Извилистой Реками проходила сразу за мостом.
— Чушь! Башня стояла вровень со сваей — раздраженно возразил дедушка.
— Может, госпожа Рак засвидетельствует, что Башня была за мостом? — подпер щеку ладонью картограф.
Бабушка не удивилась, что ее называют Раком. Ее больше поразило, что на пальцах у Клювина торчали длинные фальшивые ногти, причем на правой руке ногти были черного цвета, а на левой — красного, изящно повторяя разномастную расцветку его обуви.