— Разрешите его в руках растереть, — почтительно предложил Секач.
— Опять за старое? — прошипела Лю несгораемому полицейскому.
Усталые беглецы стали разбредаться по каютам. На палубе остались только Сверчок и Муша. Утиные лапы под днищем удивлялись, что над ними звучат не привычные крики, вернее, кряки, а человеческие голоса.
— Чудесно ты превратил корягу, — взяла бабушка Сверча за руку.
— Я в ней сразу корабельную душу почувствовал… Зато за свое главное заклинание так и не сел, — с горечью сказал он. — Сколько нам жить осталось?
— Долго еще! Тебе неделю, мне три дня.
— А что, если у тебя не три дня, а больше?
Бабушка подумала, что ослышалась. Любой мостовик, за исключением, конечно, Сверчка, твердо помнил, сколько дней у него в запасе.
— Четыре? — предположила она.
— Больше! Представь, что мостовики живут не два года, не десять… Вечно!
— Так ты хочешь придумать заклинание… — Бабушка пораженно умолкла.
— Только мы можем сделать это, — прошептал Сверч. — Большунам всегда кажется, что до смерти еще далеко. А когда они спохватываются, им надо по больницам таскаться, а не бессмертие искать!
Сверч неутомимо обежал все строчки в громадных книгах большунов, где они рассуждали о бессмертии. И чем больше бегал, тем сильнее расстраивался. Ему не хотелось приобщиться к миру вечных идей — любая вечная идея, по его мнению, не стоила живого извивающегося червяка; воскреснуть из мертвых — что за бессмертие, перед которым надо умереть? носиться по свету в виде рассеянных атомов — из разбитой тарелки даже супа не похлебаешь! заново родиться в другом теле — он ценил собственное тело, даже к своему уху привык; сохраниться в людской памяти — какое дело беспамятству до чьей-то памяти? Большуны искали не средство для бессмертия, а способ избавиться от страха смерти.
— Иногда я чувствую в себе такие силы, — возбужденно продолжил Сверчок, — что смотрю на луну и думаю: неплохо бы к ней приделать ручку.
— Зачем?
— Чтобы брать, не обжигаясь, голыми руками… Ты не видишь на небе ничего необычного? — понизил голос Сверч.
— Нет.
— Посмотри, под ведром Большой Медведицы приметное созвездие...
— Такое длинное, с треугольной головой?
— Ага.
— И что в нем необычного?
— Это новое созвездие! Уверен, его нет ни в старом каталоге большунов, где 48 созвездий, ни в новом, где их 88. Что-то мне оно напоминает…
— Похоже на рыбий скелет.
— Точно! — одобрил дедушка. — Новое созвездие нарекаю созвездием Рыбьего Скелета! — торжественно провозгласил он.
И вдруг страшное подозрение пронзило его.
— Лю, — ужасным голосом вскричал он. — Это не твой скелет на небе сверкает?
Но тетя Лю уже мирно спала в детской кроватке.
Глава 18. Погоня
Рассветные отсветы колыхались на стенах каюты, как горячие белесые водоросли. От кухонной трубы до шестилапого днища корягу наполняли шелест, всплески, журчание, короче, та захватывающая тайная музыка, что сопровождает любое путешествие.
— Сажусь за работу, — распахнул дедушка окно.
Волнисто-синий водяной рельеф поминутно менялся. Вокруг коряги возникали стеклянные бугры, овраги, которые не просто рифмовались с ней, но мягко приподнимали и опускали ее. Реку не мешало прогладить раскаленным утюгом. Вот бы она зашипела!
— Мост ты мой, чем это пахнет? — принюхался Сверч и вместе с бабушкой поспешил на палубу, где уже собралась вся команда.
Невообразимо аппетитный запах свежеиспеченного хлеба разносился над рекой. На корме коряги была укреплена удочка, но пробковый поплавок не подавал признаков жизни.
Глотая слюнки, рыбы выпрыгивали из воды, чтобы взглянуть на камбуз. Там маячил поварской белый колпак и слышалась негромкая известная всем песня: «Как цветы, как мосты, мы живем под ногами у всех...» Следом разносился стук ножа о разделочную доску, звон ложки о тарелку, блеск половника о полотенце и продолжение песни: «Дождь идет или снег, под чужими живем каблуками...»
Но какой странный голос был у певца! Неужели Лю, обещавшая приготовить завтрак, способна брать такие низкие ноты?
— Секач, — не поверил своим глазам дедушка, заглянув в камбуз. — А где Лю?
— У нее всю ночь горел свет, — испуганно оборвал пение Секач. — Зачиталась букварем, наверно, — с почтением предположил он и поскорее стал раздавать золотистые ломти пышущего жаром хлеба, щедро отягощенного земляничным вареньем.