«Пора вмешаться! — вскочил из-за стола Сверч, услышав, как из недр судна в неведомом прежде экстазе взвыла труба. — Лишить Бочкину сузафона я не могу, это было бы бесчеловечно, то есть безмостовично. Научу ее играть!»
— Объяви экипажу, — сказал он появившейся бабушке, — что сегодня Бочкина даст первый настоящий концерт.
Ничего не подозревающая музыкантша вылезла из люка. Она очень удивилась, увидев, что мостовики вместо того, чтобы с пальцами в ушах разбежаться по каютам, рассаживаются на палубе и, кажется, ждут не дождутся, когда она приложится к сузафону. «Признание рано или поздно приходит, — подумала Бочкина. — Надо только дуть, дуть и дуть!»
Экипаж шепотом обсуждал, чем их угостят: воинственным маршем, вальсом или симфонической поэмой? От нетерпения слушатели захлопали так бурно, что застывший у берега журавль достал из себя другую ногу.
Бочкина поклонилась и припала к сузафону. И на глазах у потрясенной публики из трубы вырвался не рев, не вой, даже не вальс, а легчайший радужный шар.
Он был огромен! И неудивительно… Умножьте соломинку, из которой пускают мыльные пузыри, на громадный сузафон, и вы получите представление, каких размеров был этот необыкновенный пузырь. Если бы его оснастить стропами и веревками, он бы легко унес «Корягль» вместе со всеми лапами и хвостом на сказочный остров.
— Мост знает что! — выругался дедушка, ожидавший от своего заклинания другого эффекта.
— Чудо! — тихо сказала бабушка. — Прекрасная летающая тишина! Как тебе такое пришло на ум?
Сузафон тоже был удивлен до глубины позолоченной души. Вначале ему ярко накрасили губы. Потом из него вырвались летучие шары. «Наверно, с такими губами я и должен испускать многоцветные шары, — догадался сузафон. — Или должна!» — исправился он, поскольку уже не был уверен, кто он и для чего придуман.
Всё новые и новые пузыри выплывали из жерла трубы. Порой от порыва ветра на них появлялись вмятины, как на Луне. Иногда пузыри колыхались, словно великанские медузы. Невесомые толстяки один за другим поднимались в небеса.
Даже в обычных мыльных пузырях столько обаяния, что от них почти невозможно оторвать глаз. Что говорить о переливающихся махинах, восходивших над палубой? Взгляды всей реки были прикованы к ним.
Тяжело летевшая ворона, увидев вереницу огромных ослепительных шаров, вздрогнула. «НЛО!» — подумала она. Конечно, умная ворона не могла такого подумать. Но ее мозги давно вынули, а вместо них вставили Кохчика.
В последнее время полковник все больше нравился самому себе. Он стал жгучим брюнетом, брови и волосы у него торчали, как перья. А главное, у него завелся любимый глагол. Какие бы рапорты ему ни приносили, резолюция была одна: «Карать!»
С размаху ворона приземлилась на острый сук, торчавший из судна беглецов. «Корягль» накренился. Бочкина оторвалась от фон Сузы. Или сузафон оторвался от нее. Это осталось до конца невыясненным. Выглядывавший из камбуза Секач вывалился на палубу.
Только Сверч продолжал отрешенно размышлять о сравнительных характеристиках пузырей земли и воды. Не вызывало сомнений, что пустота, заключенная в них, носила разный характер. Обычно она была округлой. Бывает ли она квадратной?
Бесстыдно виляя хвостом, ворона направилась к распластанному Секачу. Цепкий клюв вцепился в свисающие с него мешковатые штаны.
— Караул! — вскричал кок.
«Тоже хорошее слово!» — подумал Кохчик и понял, что отныне на всех рапортах будет писать: «Караул! Карать!»
Увидев, что ворона готовится к взлету, Лю двумя руками обхватила кока. Несчастные штаны трещали по швам и сознавали, что пропали.
Кривс попытался натравить на ворону свою дрессированную веревку. Но веревка сделала вид, что не поняла приказа.
Картошечка из арбалета — не зря Секач подарил его! — пустила стрелу вороне в глаз. Осколки круглого смотрового окошка посыпались на Кохчика, как прозрачная лягушачья икра. «Караул!» — каркнул он и с развевающимися в носу чужими штанами взвился в небо.
Небесная пустота вмиг засунула синие ноги в беспризорные штаны, и Сверч ясно осознал, что пустоте впору любые штаны. А бабушка машинально прошептала: «Ворон кричит: „Луламей!”, но Луламей никогда не вернется!»
Вороне было не до лирических раздумий. Она стремительно теряла высоту. Наверно, глазные осколки перерезали резинку мотора.
Вздыбив заросли брызг, река набросилась на пернатый летательный аппарат. Полковник Кохчик откинул воронью голову. «Доплыву до берега или нет?» — в панике соображал он. И тут над водой поднялась металлическая кобра перископа.