— За хлеб и булочки! — выкрикнула бабушка.
И весь экипаж подхватил ее слова.
— За булочки! За булочки! — неслось над рекой.
Полицейские, твердо знавшие слова «Караул!» и «Карать!», запаниковали, не понимая, о каких закоулочках идет речь. Некоторые гребли к берегу, чтобы найти эти закоулочки и спрятаться в них. Другим слышалось: «Забыл очки!» И они пускались наутек, ожидая, что вот-вот на корягу напялят зеркальные солнцезащитные очки, и из них поскачут страшные солнечные зайцы. А ведь были еще противолунные очки! И от лунных зайцев пощады ждать не приходилось.
Дедушка направил «Корягль» на резиновые галоши, пытавшиеся преградить им дорогу. Гребцы попрыгали с непромокаемых лодок, как блохи.
Впереди остался только высокий ботинок балморал с ушком на корме под парусом из листа белокопытника. Но Кривс, Ронька и Картошечка с Павой подхватили залежавшуюся на палубе с прошлого сражения трофейную подушку и, как пуховый валун, обрушили ее на вражеский балморал.
Чужая мачта треснула, белокопытный парус свалился в воду, и ботинок перевернулся, показав стоптанную до дыр подошву.
Путь вперед был свободен!
Глава 23. Разоблачение призрака
Погода стояла такая ясная и безветренная, что мостовикам казалось, они плывут по выщербленному зеркалу.
Бабушка не сказала Сверчку, что завтра ее последний день. Зачем отрывать его от работы?
— Будь у меня бессмертие, я бы столько великолепных заклинаний сочинил, — мечтательно вздохнул Сверч. — Какая-то недобрая сила сторожит от нас все самое лучшее. Ты замечала, стоит приблизиться к чему-то по-настоящему прекрасному, вдруг что-то вмешивается? Будто железная стена вырастает!
— Станешь бессмертным, — сказала бабушка, — сделай для меня просторный балкон, я выращу там ржавчинную розу. Слышал о такой? Со временем на ней появляется налет ржавчины, и когда поднимается ветер, ржавые лепестки чуть слышно звенят.
— Никак не сяду за бумагу, — пожаловался дедушка. — Как сидеть, если ты путешествуешь?
За поворотом Извилистая Река слилась с другой рекой, прямой, как стрела. Зелено-серые берега вмиг отскочили в дальние стороны.
— Мы соединились с Прямой Рекой! — закричали на верхней палубе.
Действительно, воды двух рек слились воедино, и уже нельзя было различить, где родина, где чужбина.
— Течение замедлилось, — взбежал наверх дедушка.
— Так бывает перед впадением реки в море, — объяснил мичман. — Вечером сбавим ход. В незнакомых водах можно врезаться в опору моста или на мель сесть.
— Я всегда подозревал, что перед впадением в вечность время замедляется, — торжественным голосом произнес Сверч. — Большие волны идут на нас! Чувствуете брызги вечности на лицах?
— Чу... А где Лю? — вспомнила бабушка. — Ее весь день не видно.
Муша сбежала вниз, и через минуту раздался ее возглас:
— Лю пропала!
— Потеряла суженого, — крепче обняла сузафон Бочкина, — и утопилась!
Все вздрогнули. Мичман снял белую фуражку.
— А что, если тетя Лю стала такой маленькой, что провалилась в какую-нибудь щель? — воскликнула Картошечка.
— Обыщем корягу сверху донизу! — воскликнул Ронька.
— И снизу доверху, — добавил Кривс.
Бабушка открыла рюкзак с косметикой. Лю могла втиснуться в пудреницу, чтобы напудриться, скрыться в румянах, чтобы покраснеть. Она могла попасть в царство теней, упав в коробочку с тенями.
Бочкина сняла с себя сузафон, повернула его круглым зевом вниз и старательно потрясла. Она хотела проверить, не забралась ли бедная Лю в трубу, чтобы из маленькой сделаться большой и красивой. Но из потрясенной трубы ничего не выпало.
Бабушка попросила у изумленного мичмана фуражку. Все подумали, она собирается примерить военно-морской головной убор. Но Муша только осмотрела фуражку изнутри, даже за подкладку заглянула.
Не исключено, что Лю втянуло в черную дыру, спрятанную в чемоданчике. Надо было ждать ночи, когда тетя взойдет на небосклоне.
Картошечка и Кривс, как в подземелье, спустились в сумрачный трюм. В трюме плескалась темная забортная вода и покачивалась желтая корка сыра, которую прижимистый мичман утаил от мышей. Хотя, возможно, это была не корка сыра, а полуобглоданный золотой месяц. У запасливого мичмана и не такое могло найтись!
Картошечка присмотрелась: нет, все-таки это не месяц. Только корка от месяца.
— Коряга дырявая, как дуршлаг! — сказала она. — Почему жуки днище грызут, а не палубу?
Пава с Ронькой перерыли весь камбуз, побеспокоили крышки всех уцелевших кастрюль, надолго застыли над любимой кружкой Секача, силясь разглядеть тетю Лю на фаянсовом дне.