— А меня посадили педали крутить и веслом грести, — басил Секач. — Но я педалью греб, а веслом крутил. «Давайте, — говорю, — научу вас печь хлебобулочные изделия!»
При этих словах экипаж «Корягля» чуть не заплакал.
Еще пара выходцев с подлодки, мокрые, обессиленные, в ошметках мундиров, похожих на гнилые листья, вскарабкались на корягу.
Один прижимал к себе большой портрет Правителя-Восхитителя, другой — Правителя-Покорителя. Но вода смыла лица Правителей, и под пустыми холстами остались только надписи.
— Землемер! — узнала бабушка долговязого гостя. — Теперь море измеряете?
— Адмирал Мышкун, — мрачно представился тот, на всякий случай переврав свою фамилию.
— Половник! — вспомнила бабушка звание второго пришельца.
— Караул, — слабо каркнул полковник Кохчик.
— Они нас украли, обещали убить за измену! — негодующе сжала кулачки Лю.
— Это мичман! — не согласились адмирал и полковник.
— Приведите мичмана, — устало попросила бабушка.
— При чем тут я? — появился щурившийся от света Бочкин. — Меня отправили на протоку, велели войти в доверие к Сверчу, подложить сон-траву Секачу и Лю...
— Мне поручил этот, — ткнул шпинатовский палец на пустой холст в раме.
— А мне этот, — выставил похожий портрет Кохчик.
— Приказали без заклинания Сверча не возвращаться, — наперебой загомонили они. — Хотели стать бессмертными, чтобы править вечно!
— И войну ради этого затеяли? — как всегда без спроса вмешалась Картошечка.
— Все войны ведутся ради бессмертия.
— А Роньку и Кривса зачем искали? — спросила Пава.
— Рожок отобрать и веревку! Правители бы сами на рожке играли, и все бы только их слушали. А глухих — веревка бы вязала!
— Выходит, одним правителям нужно бессмертие? — печально спросила бабушка. — Даже вам оно ни к чему?
— На что оно нам? — опешили шпинатовец и полицейский. — Мы и так бессмертны!
Бабушка побледнела и пошатнулась:
— Позовите дедушку! Я, кажется, умираю, и он расстроится, что не попрощался со мной!
Бежать вниз было поздно. В горьком раскаянии Пава выхватила у Роньки серебряный рожок, перегнулась через борт над окном дедушкиной каюты и что было сил затрубила.
Она тоже, как дедушка и Картошечка, забыла, что бабушка должна сегодня умереть. Забыла потому, что была захвачена своей любовью. Но как можно любить и одновременно разрешать умирать тем, кого мы любим?
Сверч не усидел бы на месте, услышав Лю и Секача. Но случилось непредвиденное: к стулу, на котором он восседал, подползла веревка, проскользнувшая ночью в каюту. Пораженно она увидела необыкновенное существо на четырех деревянных и двух человеческих ногах и решила немедленно его изловить.
В один момент дедушка был намертво привязан к стулу и обреченно понял, что ему ничего не остается, как заняться заклинанием для бессмертия.
Черная туча внесла в каюту белое тело молнии. Рожок запел о вечности, стоящей под каждой дверью.
«Дзинь!» — разбила волна полуоткрытое окно. Куски стекла, как льдинки и дзиньки, посыпались на стол. Зеленая волна сграбастала и унесла с собой лист бумаги, покрытый словами.
Сверч вскочил и, не чувствуя под собой земли и моря, со стулом за спиной, почти на четвереньках и тем не менее счастливый выбрался на палубу.
— Слушайте! Это совсем просто, по-детски просто! — ликующе оповестил он.
Бабушка хотела что-то сказать, но любовь и жалость зажали ей рот.
— Зажмурьтесь, — нетерпеливо и радостно сказал дедушка. — В бессмертие входят с закрытыми глазами!
Ронька взял Паву за руку. Картошечка нащупала теплую ладонь Кривса. Все ослепли. Даже сузафон.
Один Мышкин, прикрыв лицо рукавом, по неистребимой привычке шпионить выглянул из-за него и вдруг возопил жутким голосом. Глаза у мостовиков невольно открылись.
Железная стена, затемнив полнеба, стремительно надвинулась на них. Она с такой силой ударила по изъеденному жуками и подлодкой плавучему пню, что годовые кольца на нем разлетелись на дни, часы и секунды.
Оглушенные, ошеломленные бабушка и дедушка, Пава и Ронька, Кривс и Картошечка, тетя Лю и Секач, Бочкина и все остальные очутились в соленой воде.
Непомерные тяжесть и тьма навалились на них, затолкали на холодную страшную глубину, размололи и разбросали в разные стороны чудовищными лопастями.
Сторожевой корабль большунов водоизмещением 1200 тонн с 2 маршевыми газотурбинными двигателями мощностью по 8900 л. с., вооруженный 4 крылатыми ракетами и 6 реактивными бомбометными установками, 100-миллиметровой пушкой и ЗАК с РЛС, даже не почувствовал, как раскрошил и пустил на дно случайно подвернувшуюся полузатопленную корягу.