— Полиция Извилистой Реки, — хмуро сказал дедушка. — Чего им надо?
Глава 3. Нарушители границы
Девочки кинулись на первый этаж. Пава зацепилась за коврик и проехала к выходу на животе.
Бабушка поджидала приезжих в дверях. Двое полицейских опустили бирюзовый, в белесых прожилках парус, привязали полинявшим шнурком с металлическим наконечником двухместный ботинок к обвисшей рыбачьей сети и, поправив колпаки с эмблемами в виде скрещенных клешней рака, тяжело вскарабкались на выступ у входа в домик.
— Полковник Кохчик, — отрапортовал первый из них с узким, будто лезвие топора, лицом и ледовитой усмешкой.
— А я, значит, сержант Секач, — пробасил другой, толстый и такой высоченный, что мог померяться ростом с гигантским одуванчиком.
Бабушка молча показала на медно-пылающую и никелированно-сверкающую таблички, привинченные к дверце.
— И о чем тут мечтают-инженерят? — спросила ледовитая усмешка.
— Пава, проводи половника к дедушке, — невозмутимо сказала бабушка.
Полковник вытаращил глаза, но у бабушки был такой спокойный вид, что он решил, будто ослышался.
Пава взбежала по лестнице и вежливо пропустила Кохчика вперед, заранее наслаждаясь предстоящей сценой. Полковник, властно шагнув в кабинет, остолбенел и шлепнулся — нет, шмякнулся! — на мягкую часть тела. Жизнь и вправду иногда состоит из мягкого шмяка.
С трудом он выговорил:
— Э-э-э, мне кажется, или у вас действительно все здесь сикось-накось?
— Здесь все как надо, — возмущенно оторвался от чтения дедушка. — А что в вашей голове, судить трудно. Впрочем, не совсем...
— Ой, не поворачивайтесь, у меня и так голова кругом идет! У нормальных граждан таких комнат нет.
— Прямоугольные существа обычно выбирают прямоугольные формы существования, — снисходительно согласился дедушка.
Перед входом в жилую сваю тоже завязалась непринужденная беседа.
— Бабка, вино есть? — жизнерадостно спросил сержант Секач, потирая пористый, как подтаявший сугроб, громоздкий нос.
— Я угощаю вином гостей или того, кто может сделать что-то полезное по хозяйству, — объяснила бабушка. — Что вы можете сделать?
— Я тебя в руках могу растереть, — ошеломленно ответил Секач.
— А мой муж вас в мотыля превратит, — возразила бабушка. — Или вместо носа хобот приделает. Пойдите посмотрите, какое у него ухо.
— Приткни язык к гортани… — начал Секач, но на всякий случай ощупал пятерней свой нос, не стал ли он удлиняться и изгибаться. — Какое дело расследуете? — глянул он на табличку с надписью «Исследователь Сверчкова».
Картошечка поняла, что сержант пошел на попятный.
— Языки насекомых изучаю, — холодно ответила бабушка.
— Они сболтнули не то? — догадался сержант.
Бабушка пожала плечами.
— Гзи-гзи-гзэо… — заскрипел кузнечик с берега.
— О чем это он? — полюбопытствовал Секач.
— Стихи читает… О лице.
— А как по-ихнему привет?
— Цыц!
— Что такое?! — опешил сержант, не привыкший к подобному обращению.
— Сами спросили, как кузнечики здороваются.
— То есть, значит, они кричат друг другу «цыц-цыц»... — растерялся сержант. — А потом?
— А потом, естественно, замолкают, — насмешливо объяснила бабушка.
Картошечка ткнула пальцем в самострел, лежавший на полицейском животе:
— Это у вас боевой арбалет?
— А ты как думала?
— Далеко бьет?
— На два метра! — похвастался сержант.
— На целых два метра? А ворону из него можно сбить?
— Я орла снимал с неба!
Изогнувшись в дугу для торможения, селезень в пестрых индейских перьях и скромная утка с шумом и плеском приводнились рядом со сваей, развернув за собой два широких кильватерных следа. Проплывая мимо полицейской лодки, покосились на нее: «Ботинок… Почему один? Обычно они, как утки, парами ходят».
Тем временем Кохчик слегка освоился с жизнью в кривом зеркале и, хотя еще не отрывал от пола свое мягкое место, заговорил более твердо:
— Не вздумайте меня во что-нибудь превращать, я при исполнении служебных обязанностей, — и, увидев, что дедушкин палец повелительно взметнулся к губам, продолжил шепотом: — Зачем прибыли на протоку?
Дедушка отодвинул книгу:
— Почему полиция Извилистой Реки допрашивает мостовика Прямой Реки?
— Вы в акватории Извилистой Реки, — встал на колени полковник.
— До сегодняшнего дня эта часть протоки относилась к Прямой Реке, — направился дедушка к окну. — Граница напротив красной кирпичной трубы. Полюбуйтесь! — И он осекся.