Мой Хадсон страдает… и я не могу потерять его снова. Просто не могу.
– Мисси, – мягко зовет Флинт.
Он пытается обнять меня, чтобы поднять с пола, но я не хочу двигаться.
– Давай же.
Рэд помогает Флинту, и вдвоем они усаживают меня на один из холодных пластиковых стульев. Я не могу смотреть ни на одного из них, поэтому я прячу своё лицо в ладонях.
– Он не хотел, чтобы кто-нибудь об этом знал, – мягко говорит Флинт.
Я качаю головой, потому что это, твою мать, глупо. Как может кто-то хотеть пройти через что-то подобное в одиночку? Людям нужна любовь в свои лучшие времена… и в худшие тоже. Я знаю по собственному опыту, что любовь – это то, что мы жаждем в самые темные моменты своей жизни.
– Это…? – я не могу подобрать слова, но Флинт, кажется, знает, что я пытаюсь спросить.
– Доктора хотели оперировать, – говорит он. – Но Хадсон не захотел.
Я в шоке смотрю на него. Хадсон знал, что с ним происходит и отказался от лечения.
– Он не захотел, Мисси. Когда ему поставили диагноз, врачи обсудили с ним варианты лечения. Операция была единственным способом полностью убрать опухоль, но существовали риски.
– Риски есть всегда. И это не причина, чтобы не… – начинаю я.
– Он может никогда не проснуться после операции.
Я пристально смотрю на свои ноги, глаза горят.
– Его может парализовать. Или он может проснуться совершенно другим человеком, не помня о том, кем был раньше. Знаешь, каково это для такого человека, как Хадсон?
– Хорошо, – говорю я, – но почему он не…
– Мисси! Он не хотел этого. Он не хотел терять того, кем являлся. Это был риск, на который он был не готов пойти.
Флинт смолкает и смотрит на стену, его плечи опущены.
– И ты с ним не спорил. Ты, твою мать, не долбил его, пока он не понял бы, что просто отказывается от своей жизни?
Я плачу, когда набрасываюсь на Флинта, и он выглядит таким чертовски раненным моим обвинением, что я ещё больше ломаюсь, теперь и из-за того, что причинила ему боль.
Рэд трется у двери ожидания, выглядя потерянным. Я вожу ногами по истертым плиткам. Никто из нас не хочет смотреть друг на друга.
– Они собираются его оперировать, – наконец, признается Флинт.
Его плечи опущены, как будто на них лежит вся тяжесть этого мира. Я моргаю, стушевавшись.
– Но ты сказал, что он не хотел оперироваться.
Флинт пожимает плечами.
– Я принял решение за него. Он так и не подписал бумагу об отказе от реанимации. Прямо сейчас, он не в состоянии принимать свои собственные решения о медицинском вмешательства. Я это сделал за него.
– Ты это сделал?
– Да. – Флинт поворачивается ко мне, его губы плотно сжаты. – Если он выживет, то возненавидит меня. Если его парализует, он убьет меня. Если он умрет, это уже не будет иметь значения.
– Тогда почему ты согласился?
– Потому что я не могу потерять своего брата, Мисси. Я знаю, что это не то, что он хочет, но есть шанс, что он выживет. И я воспользуюсь этим шансом, и буду жить с последствиями моего решения, какими бы они ни были.
Я поднимаюсь с пластикового стула и прижимаюсь к нему, обхватив его за талию и пряча своё лицо на его груди.
– Ты сделал всё правильно, – говорю ему. – Я бы поступила точно так же.
Он притягивает меня в крепкие медвежьи объятья, и мы так и замираем, пока не выходит доктор и не прочищает своё горло.
Хирург седовлас и вызывает уважение. Его окружает аура опыта и профессионализма, что сразу меня успокаивает. У него с собой стопка бумаг для Флинта, которые нужно посмотреть и подписать, прежде чем доктор сажает нас и рассказывает о деталях операции. Он рассказывает о том, о чем мне говорил Флинт ранее, Хадсон может быть парализован или проснуться другим человеком. Или он может вообще не проснуться, но, если они не прооперируют, он навсегда останется в коме, пока его тело в конечном итоге не сдастся и не перестанет функционировать самостоятельно. Флинт кивает и с усилием сглатывает, прежде чем поставить свою подпись в нижней части страницы, разрешая операцию. Доктор в успокоении пожимает Флинту руку, перед тем как поспешить к двойным дверям, расположенным ближе к концу коридора.
Всё, что нам остается – только ждать.
Я чувствую себя опустошенной, именно так я себя чувствовала в тот день, когда Хадсона и Флинта увезли в другой машине, а я осталась одна с посторонними людьми.