— А почему ты вообще приехал? Мы ведь договаривались, что меня подвезет Розенберг.
К сожалению, Яков еще и живет неподалеку, а только ему мой отец доверяет, а Розенберг регулярно пользуется его доверием.
— Видишь ли, я тут подумал… Что в моем возрасте пора бы уже остепениться. Кажется, так ты мне говорила, взрослая ты моя?
Остепениться?
— Ты ведь знаешь, что я всегда хотел настоящую семью, но после мамы так и не встретил никого, а сейчас… Я встретил кое-кого. И у нас вроде как все серьезно.
Каменею, но тут же обнимаю отца крепче. Этого счастья я ему и желала, верно? Не хочу, чтобы он оставался один.
— Ты поэтому так переживаешь? Все нормально, папа. Я уже взрослая.
— Дело не только в этом… У нее есть сын, Юль. Именно его и подозревали в угоне. Собственно, в отделении мы и познакомились с Оксаной.
Я выпрямляюсь так резко, что перед глазами темнеет.
— Не волнуйся так, — отец воспринимает мою реакцию по-своему. — Полиция ничего на него не нашла, а ты его не узнала, так что, парень, похоже, и невиноват. Я видел его сегодня. На бандита он совсем непохож, а с остальным разберемся вместе.
— Видел? — повторяю эхом.
— Я был у них перед тем, как приехал к тебе в театр.
Значит, Кай был дома. И в театре был не он.
— Я хочу, чтобы Оксана переехала к нам, Юль. Вместе с сыном.
Жмурусь до ярких точек. Этого быть не может. Кай под одной со мной крышей. Кай, с которым я попрощалась навечно, ближе, чем раньше.
— Знаю, тебе тяжело это принять. Все-таки сводный брат, да еще в таком возрасте… Просто ради меня, Юль. Сможешь? У нас огромная квартира, можете даже не пересекаться, а? Все равно ты постоянно в своем театре пропадаешь.
— Ты ее так любишь?
Папа вдруг кривится, как от зубной боли. Бросает взгляд в окно. Понимаю, что сейчас он бы с большим удовольствием сел за руль, чтобы избежать этого разговора и не смотреть мне в глаза. Но я жду, и он все-таки отвечает:
— Мне с ней хорошо. Спокойно. И она совсем непохожа на тех женщин, что раньше вились вокруг меня. Да и теперь никуда не делись. Но любовь… Лучше пусть будет такая, чем та, которая когда-то была у нас с твоей мамой, после той я учился жить заново, когда ее не стало.
— Пап…
— Все нормально. Это было давно. И я почти забыл… Юль, это в твоем возрасте миром правит любовь, в моем уже все иначе.
— Как это иначе? Если люди хотят быть вместе, значит, они любят друг друга, нет?
— Наверное, так оно в сказках, Юль. Я любил твою маму, а потом… Больше ни с кем я такого не чувствовал, но тогда я был молод, а сейчас… Сейчас все иначе, и с Оксаной все по-другому. Просто я понимаю, что если сейчас отпущу ее, то потеряю. А терять я ее не хочу. Похоже, это на твою любовь, что скажешь?
— Похоже.
— Ох, и спец тут по любви завелся! — он притягивает снова меня к себе. — Сама-то в какого-то влюблена? Или все Розенберга динамишь?
— Не твое дело, папа!
— А чье еще? Конечно, мое. Если это будет не Розенберг, то сразу ко мне этого кадра приводи. Ясно? Хочу видеть того, кому принцессу свою отдам. Хотя лучше выбирай сразу Якова своего.
— Никуда я не уйду.
— Еще как уйдешь, Юль. Придет время и ничего другого не останется. Всем нужна семья. Карьера. Не хочу, чтобы из-за меня оставалась здесь, если предложат в другой стране выступать, слышишь? Поступай, как велит сердце. Раз выбрала свой балет, иди дальше. Пусть я не понимаю твои танцы, но мешать тебе не буду. Когда твое прослушивание? Назначили уже новую дату?
— Да. Дали время подготовиться и отойти от стресса.
— Ну и хорошо. Может, мы все вместе придем.
Теряюсь от мысли, что на прослушивании может быть Кай. Тот самый Кай, который наступил на горло принципам и привез меня к ступеням театра. А если это ощущение, как сегодня в театре, повторится, что делать тогда?
— Когда ты меня с ними познакомишь?
— Скоро. Спасибо, Юль. Люблю тебя.
— И я тебя люблю, а говорил, что никого не любишь?
— Это другая любовь. Вот будут у тебя когда-нибудь свои дети, тогда поймешь.
Глава 12
— Мы решили посидеть по-семейному, Кость. Платон очень любит домашнюю еду,— говорит мама, не прекращая носиться по кухне. — Господи, когда же это все закончится и рестораны, наконец, нормально откроют…
По-семейному, значит.
У плиты мама стоит едва ли не с утра, тогда как раньше она не делала даже яичницу ради нас двоих. Но балеринка и Дмитриев, видимо, достойны самопожертвования, а еще это куда лучшая семья для нее, чем я.
Интересно, насколько хватит маминого желания пускать пыль в глаза?