И вот, всего на миг, я подумал, что у меня появился шанс все исправить. Этти больше не дуется, и мы, наконец, можем поговорить как взрослые люди. Придем к компромиссу — я подожду окончания ее учебы или она поучится без меня, пока я обустрою нам новое место, — и не доведется мне больше чахнуть над орхидеей в одиночестве. Но не тут-то было.
Никогда не перестану гадать, что в голове у этой женщины. С чего вдруг она решила при всех меня поцеловать?
Я списал это на эмоции, увернулся — оградил от опрометчивого поступка. И что получил в итоге? Недовольную гримасу и читающееся в глазах желание запульнуть в меня подаренным конвертом. И букетом тоже. Желательно тем, что презентовал МакКензи. Он ведь больше, чтоб его!
— Этти? — окончательно сбился с толку я.
— Идем есть торт, — прорычала она и направилась в дом, больше до конца вечера на меня так и не взглянув.
18 августа, День рождения Макса
Полетт
Бабушка Симона вертелась у торта, который так сосредоточенно украшал кремом дедушка Жак. Умыкнуть чуточку сладости хотела и тетушка Карен. Она все косилась на миску с эклерами и показательно вздыхала. Я ее понимала: ждать пока все соберутся за стол — мучительное занятие. Живот урчит и требует того, о чем ему уже настучали зрительные и обонятельные рецепторы, а ты все пускаешь слюни вниз по пищеводу и пытаешься силой мысли подогнать стрелки часов.
Хотя есть и те, кому ожидание не в тягость. Дядя Конор вот нашел себе увлекательнейшее занятие: доказывал маме, что столовые приборы нужно натирать до блеска, ибо разводы — неуважение к гостям. И пока бабушка Берта выступала в защиту невестки, а ее муж припоминал чашки с трещинами в доме самого дяди Конора, папа достал вилки и ложки из ящика, подержал их под проточной водой, вывалил на стол перед братом и всучил ему полотенце.
Ни на секунду не сомневалась, что дядя Конор увернется от папиного «тебе надо — ты и делай», и, конечно же, оказалось, что для столь тонкого занятия требуется тряпочка из специального волокна, которой — как жаль, как жаль! — у нас в доме нет.
— Этти, — раздалось у меня за спиной, — можно тебя на минуту?
— Я скоро вернусь, — пообещала МакКензи, отдавая ему тарелки и следуя за Максом в прихожую, где песня Элины Стридх «Here With Me» звучала приглушенно, мягко.
На мой скромный взгляд, братец выглядел недостаточно воодушевленным для человека, которому исполняется двадцать два года. Конечно, все желанное и юнцам запретное ему уже давно дозволено, но когда вся родня собирается поздравить тебя и разгоряченно спорит о потребности натирать ложки — разве это не повод приободриться?
Я решила сделать это за него: подоткнула пальцами уголки его губ к ушам, пока братец собирался с мыслями, — и он в самом деле улыбнулся.
— Давай начнем все сначала, — предложил Макс, хотя это больше походило на просьбу.
— С какого? С того, где меня принесли из роддома?
Братец засмеялся:
— Может, с того, где мы целовались в парке?
Длинные пальцы опустились вниз по моей руке, вторая ладонь скользнула на талию, сжалась, и Макс мягко подоткнул меня к себе. Исходившие от него тепло и мятный запах дрожью отозвались в теле.
— Или с той ночи, когда мы устроили свой собственный фейерверк? — прошептал он мне на ухо.
Набрав побольше воздуха в легкие и прочистив горло, я отстранилась, взглянула в глаза цвета голубики.
Он не может смотреть на меня так нежно, настаивая на секретности отношений. Не может касаться так чувственно, отталкивая, окажись кто неподалеку. Не может обнадеживать и тут же разочаровывать.
— Что скажешь? — Макс ждал ответа, не пытаясь вновь притянуть меня к себе. — Можем забыть обиды и попытаться еще раз?
— А можем зайти сейчас в столовую и рассказать всем о том, что у нас было?
Братец ничего не ответил. Даже рта не открыл в безмолвном бессилии.
Еще одно разочарование. На этот раз должно стать последним.
Макс
— Значит, оно того явно не стоит.
— Этти… — Я попытался остановить ее, ухватив за руку.
Она обернулась ко мне, стремительно приблизилась и быстро, с напором зашептала:
— Это пройденный этап, Макс. Закрыли тему и забыли, что такое вообще было. Я люблю тебя, всегда буду, но отныне только как брата, а ты меня — только как сестру. Нам нужно двигаться дальше.
— Для меня это все еще реально. — Я приложил ладонь девушки к своей груди, но она с силой потянула ее на себя.
— Тем не менее ты не хочешь ничего менять.
— А ты разве хочешь? — громче нужного возмутился я, но тут же понизил голос: — Разве ты хочешь, чтобы вот это все, — указал в сторону гостиной, где почти расселись родственники и друзья, — изменилось? Они больше не будут смотреть на тебя так, как сейчас. Некоторые пожмут плечами, да, но кого-то ты потеряешь, от кого-то услышишь обидные слова. Неужели ты готова рискнуть отношениями с ними ради того, чтобы поделиться нашими? Почему то, что есть между нами, не может остаться только нашим и больше ничьим?