— Доброе, — сурово произносит Сергей Юрьевич, смеряя сына строгим взглядом. — Ты бы оделся. Тут девушки.
— Да ладно, пап! Мы же семья. — Поворачивает голову к моей матери. — Анжела Борисовна, можно я буду называть вас мамой?
Родительница, явно не ожидавшая такого вопроса, давится рукколой и начинает кашлять. Я замираю с ложкой каши в руках и перевожу недоуменный взгляд с мамы на Данила и с Данила на Сергея Юрьевича, который заботливо стучит матери по спине.
— Ну, если ты хочешь, — выдавливает мама, откашлявшись. Делает пару глотков воды с лимоном. — Если ты хочешь, — уже чуть более уверенно. — То я не против. Маша, думаю, не будет ревновать. Да, Маш?
Громов-младший, Громов-старший и мама одновременно смотрят на меня. Моих сил хватает только на то, чтобы кивнуть.
— Прекрасно! — Данил расплывается в еще более широкой улыбке. — Спасибо, папа! Наконец-то ты подарил мне настоящую семью. Ты же знаешь, как я всегда мечтал о маме и младшей сестренке.
Сергей Юрьевич сначала бледнеет, потом багровеет. Сверлит сына недовольным взглядом, но вслух ничего не говорит.
Конечно, я прекрасно узнаю и этот сарказм в голосе Данила, и это выражение его лица, когда он всех ненавидит и презирает. Он не рад нашему с мамой появлению в его жизни, и я не могу винить его за это. Я тоже не рада.
— Реклама известной на всю Россию компании по добыче газа не врала, когда говорила, что мечты сбываются, — иронично продолжает, отправляя в рот кусок омлета, который перед ним только что поставила домработница. — Мечтал с детства о маме и наконец-то в 18 лет получил. Да еще какую! Я уверен, что в конкурсе «Мать года» Анжела Борисовна заняла бы первое место. Пап, знаешь, что я всегда загадывал в детстве на день рождения, когда задувал свечи?
Сергей Юрьевич продолжает тяжело смотреть на сына, отложив газету в сторону, и не отвечает на его вопрос.
— Я загадывал, чтобы у меня появились мама и сестра, — делает глоток из кружки.
— Данил, — наконец-то Сергей Юрьевич подает голос. — Заканчивай спектакль.
— Какой спектакль? — удивляется. — Я правду говорю. Всегда в детстве мечтал о маме.
Моя родительница отложила вилку в сторону, оставив рукколу и помидоры черри недоеденными. По всей видимости она потеряла даже тот небольшой аппетит зожницы, который у нее был. Признаться честно, у меня аппетит тоже пропал.
— Ведь мама — это самый важный человек в жизни ребенка, — продолжает Громов-младший.
У Данила никогда не было мамы. Никто не знает, где она. Может, бросила их с Сергеем Юрьевичем, а может, умерла. Данил не рассказывал, а у него никто и не спрашивал. Громов-младший рос в окружении десятка нянь и гувернанток, которых нанимал его отец. Четыре года назад, когда Данилу исполнилось 14 лет, Сергей Юрьевич отправил его учиться в закрытую школу в Швейцарии. Типа там хорошее образование, и это престижно. Данил не возражал, даже был рад такой возможности.
И вот вернулся.
Но Данил никогда не был похож на ребенка, который комплексует из-за отсутствия мамы. Я, конечно, понятия не имею, что он загадывал на день рождения, когда задувал свечи, но почему-то мне кажется, что не маму.
И да, Громов-младший сейчас играет спектакль, показывая свое реальное отношение ко мне и моей маме. И хоть я не могу винить Данила, но… мне обидно.
Мне сейчас очень обидно.
— А вы планируете рожать детей? — Данил не прекращает. — Я бы хотел братика. Сестричка уже есть, — поворачивается ко мне и демонстрирует белоснежные тридцать два зуба.
Наши взгляды встречаются. Мне кажется, что Данил задерживает дыхание, потому что его сильная грудь перестает вздыматься. Улыбка чеширского кота на наглой физиономии застывает, а затем уголки губ медленно ползут вниз, демонстрируя на лице грусть.
Как я и думала. Ему ни черта не весело.
— Ты уже сам в состоянии рожать детей, — басит Громов-старший, отодвигая от себя тарелку. — Так что вперед и с песней. А мне второй такой же негодяй, как ты, не нужен.
— Ну так у меня же нет жены, — Данил возвращается в роль. — А у тебя теперь есть.
— Найди.
— Ну так где ее найти? Жениться надо на хорошей и порядочной девушке, — снова поворачивает ко мне голову. — На такой, как Маша.
Чувствую, как от лица отливает кровь. Громов-младший тем временем без какого-либо стеснения смотрит на меня.
— Так, — Сергей Юрьевич поднимается со стула, а следом за ним и моя мама. — Если не прекратишь паясничать, я буду разговаривать с тобой по-другому. Есть у меня еще, слава Богу, рычаги давления на тебя! Ключи от машины давай, — протягивает ладонь.