— Да. Данил мне рассказал. Вы женитесь из-за взаимной выгоды!
— Маша, ты еще слишком маленькая и веришь в сказки про большую и вечную любовь. Вот только жизнь не сказка.
— Поэтому жениться надо по расчету?
— Жениться надо по уму. — Внимательно на меня смотрит. — Маша, я тебе сейчас скажу одну важную вещь. Браки бывают трех типов: по любви, по расчету и по уму. По любви — это когда с милым рай и в шалаше. У меня так было с твоим папой, — на этих словах она брезгливо кривит лицо, что меня сильно задевает. — По расчету — это когда и с толстым, и со старым — лишь бы был богатый. А по уму — это как у меня с Сережей. Нам хорошо друг с другом, он делает меня счастливой, а я его. Но, конечно, будь он красивым, но бедным, или богатым, но страшным, я бы за него замуж не пошла.
До чего же противно это слышать. Поверить не могу, что моя мама вот такая. И самое ужасное — Данил это понимает. Громову прекрасно известно, что моя мама выходит замуж за его отца только ради денег.
Чувствую, как от этой мысли стремительно краснеют щеки. Сквозь землю провалиться можно.
— И что теперь? — выдавливаю из себя.
— В каком смысле? Ничего страшного не случилось, Маша! Завтра поедем с тобой в свадебный салон выбирать мне платье! — мама от радости прихлопывает в ладоши.
— У меня нет желания выбирать тебе свадебное платье.
Это правда. Ну и еще завтра мне надо ехать в поликлинику за медкнижкой для работы. Я написала смс заму главврача, который делал медкнижки сотрудникам папиного ресторана, и он согласился помочь. У меня нет недели, чтобы честно проходить всех врачей. Меня ждут на работе через два дня.
— Маша, на что ты обиделась? — упирает руки в боки.
Действительно, на что я обиделась? Возможно, на то, что Данил знает, что моей матери нужны деньги Громовых?
— А что с выборами? — перевожу тему.
— Ой, они еще не скоро, — машет рукой.
— Когда?
— В конце марта.
— Через полгода, значит. А свадьба у вас когда?
— Пока непонятно. — Закатывает глаза. — Хотели в декабре, но кое-кто из очень важных гостей в это время будет отсутствовать, поэтому, возможно, в феврале. Ну и надо согласовать свадьбу с Сережиным политтехнологом, когда ее лучше делать с точки зрения пиара.
— Что!? — восклицаю. — Какой еще пиар на свадьбе?
— Пиар — это обязательная часть жизни любого политика. А учитывая, что у Сережи скоро выборы — так тем более.
Сергей Юрьевич и сейчас чиновник. Работает в каком-то министерстве.
— В общем, Маш, завтра мы с тобой едем выбирать мне платье, — мама разворачивается к двери.
— Я не поеду. У меня другие планы.
— Какие? — удивляется.
— С Ариной встречаюсь, — выдумываю на ходу.
— Твоя Арина подождет, — строго говорит. — А завтра мы едем в свадебный салон, и это не обсуждается.
Я не люблю ругаться с мамой. Во многом это из-за того, что ее не переубедить. Она, как истинный овен, если уперлась башкой в стену, то это навсегда. Можно с ней спорить, доказывать свою точку зрению, но все будет бесполезно.
— Только во второй половине дня, — нехотя соглашаюсь.
В первой половине я все-таки поеду в поликлинику.
— Да, во второй половине. Я записана на три часа дня. Данил!
Я резко дергаюсь, когда мама, сделав шаг в коридор, кричит его имя.
— Я тут, — открывает дверь своей спальни.
По телу снова бегут неприятные мурашки. Я не вижу Громова, но все равно испытываю ужасное чувство стыда перед ним.
— Мы с Машей завтра едем в свадебный салон выбирать мне платье. Хочешь с нами?
Мое лицо полыхает адским пламенем испанского стыда. Господи, если можно от позора потерять сознание, то я в шаге от этого.
— С удовольствием! — отвечает нарочито радостно. — Мама, — добавляет в конце.
— Прекрасно! Завтра в два часа дня выезжаем.
Не успевает родительница отойти от двери Данила, как он ее уже с шумом захлопывает, показывая свое реальное отношение к ситуации. Но маму это ничуть не смущает. Пожелав мне спокойной ночи, она удаляется на свой третий этаж, оставляя меня глотать слезы. Я усердно сдерживала их при ней, но как только по лестнице послышались ее шаги, соленые капли сами потекли по щекам.
Я опускаюсь лицом в ладони и начинаю рыдать навзрыд от позора за свою маму. Не знаю, сколько я так всхлипываю, пока дверь моей комнаты тихо не открывается. Мне не нужно поднимать лицо, чтобы узнать, кто пришел, услышав, что я плачу.
— Мне ничего от тебя не нужно!
— Я знаю, — тихо говорит, нависая сверху.
— Как только мне исполнится 18 лет, я отсюда съеду! — принимаюсь размазывать по лицу сопли и слезы.
Данил шумно выдыхает и почему-то мне кажется, что он приподнимает уголки губ в снисходительной улыбке.
— Мне не нужны твои деньги! — зло бросаю.
— Я знаю, — повторяет.
— И ты мне не нужен!
— Это я тоже знаю.
Ладони Данила мягко опускаются мне на плечи, заставляя замереть. Мне ужасно стыдно поднять на него лицо. Ужасно стыдно за свою корыстную мать, которая просто хочет удачно выйти замуж за его отца и ничего больше не делать.
Почему из всех богатых мужчин моя мама выбрала именно папу Данила!?
— Маша, я знаю, что ты не такая…
Данил резко осекается. Готова поклясться на что угодно: он хотел сказать «не такая, как твоя мама», но вовремя захлопнул рот.
Скидываю с плеч его руки.
— Не надо быть со мной милым, — шиплю. — Мы больше никогда не будем друзьями!
— Ты права, — тут же соглашается. — Мы больше никогда не будем друзьями.
И хоть я давно вычеркнула Данила из своей жизни, мне все равно больно слышать от него эти слова. Я считала его своим лучшим другом. Громов был мне даже ближе, чем Арина. А он оказался таким… И сейчас открыто подтверждает это, говоря, что друзьями нам больше не быть.
— Найди себе, Маш, какого-нибудь другого друга, с которым ты вместе будешь делать уроки. Но я точно больше не буду для тебя таким другом.
На этих словах он удаляется, лишь сильнее укрепляя меня в мысли о его предательстве.