— Отчего я должна думать и присматривать вместе с тобой, а не сама по себе? — спросила вдова, глядя в темное море.
— Потому что я не спрашиваю, чьей ты была женой и кто ты сама, — спокойно объяснил Энди. — Твари, болотные и иные, должны держаться друг друга — по-моему, это естественно. Если у тебя возникнут трудности, можешь рассчитывать на мою помощь. Пока ты сама остаешься на стороне «Ноль-Двенадцатого».
Вдова пожала пухлыми плечами:
— Здесь недурно кормят…
Шифровка.
Лагуна — Твин Кастлу
На исходных. К операции готовы. Ждем объект.
Из блокнота яГтниальные размышления и склероза.
…Туг я ставлю чашечку на стол и говорю:
— Вот это красиво и даже гениально, не побоюсь этого слова. Технически достоверно и выполнимо, уж в этом я бы на вашем месте не сомневалась. Но терминология? Сами прислушайтесь — <Нуль-Т'! Это же явно не взлетит!
Братья переглядываются, старший подливает мне заварки и осторожно уточняет:
— Отчего же не взлетит? Доводы?
— Название у технологии сомнительное. Звучит изящно, это да, но по сути, что у нас получается? Вы берете испытателя, к примеру, меня, запихиваете в кабину и множите на ноль. Кому это понравится? Естествоиспытатель должен быть уверен в оборудовании, в себе, и в силе советской научной мысли. А здесь… Надо бы переименовать благозвучнее. Кстати, если умножать меня на ноль, результат будет примерно тот же — неутешительный. Нет, товарищи, прыжки сквозь время и пространство — отнюдь не игры с нулевой суммой…
Увы. тогда меня не послушали. Можно понять: литераторы, им игра слогов и созвучий ближе. Не убедила. А развитие упомянутой технологии зависло примерно на том же месте. Увы, так и скачем по пространствам без всяких кабинок, сквозняки уж замучили…
Глава третья
Все внезапно меняют курс
Густо заросшие острова, тростник, тысячи птиц. Почти Болота, хотя впечатление весьма обманчивое. Обширная дельта реки. Нет, никакого сравнения с правильными болотами. И птицы неприятные.
Энди опустил бинокль. Последние несколько минут он рассматривал стаю бродящих на мелководье носатых уродцев. Светло-розовое оперение, тонкие ноги, голые шеи. Док утверждал, что это не настоящие фламинго, а их дальние родственники. Вживую подлинных фламинго ночному рулевому в прошлой жизни видеть не доводилось, а здешняя разновидность казалась малосимпатичной: похоже, на костистых ногах птиц имелось по лишнему суставу, а то и двум. Абсолютно неаппетитная добыча.
«Ноль-Двенадцатый» шел вдоль внешней границы островов. Углубляться в архипелаг не имело смысла, да было и опасно: частенько в протоках виднелись завалы из побелевших древесных стволов, принесенных течением Тюра с дикого севера, да и иных сюрпризов хватало.
Энди повесил бинокль на крюк, поправил очки. Денек выдался не такой уж яркий, солнце подернулось дымкой, но глаза все равно побаливали. Ветра не было, давила неприятная духота. Лето пришло или все еще весна?
— Гру, как думаешь, всё лето выдастся таким давливым?
— Едва ли, сэр. Хотя боги еще не решили, они в эту пору чем-то иным заняты, — мальчишка выжал швабру и набрал свежей забортной воды. — А сейчас я бы не стал гадать. До лета еще есть время. Но если говорить о насущном — сдается, нас прихлопнет непогодой.
— Да, дымка ненормальная. И что ты палубу так драишь? Скоро дождем ополоснет.
— Приказ есть приказ, сэр, — исполнительный юнец взялся за швабру.
— Откладывай это дело, парень, — сказал из рубки Магнус. — Барометр падает, да и колени у меня ломит. Пожалуй, нам удастся набрать вдоволь свежей воды без высадки. Что хорошо. Остальное плохо. Похоже, заштормит изрядно. Проверю-ка я машину. Зови Дока — пусть встает к штурвалу. Вы займитесь палубой — все лишнее убрать и закрепить. Мы не так богаты, чтоб терять имущество. Крикните на «Заглотыша» — пусть тоже делом займутся…
Энди отправился на корму. На барке чистили рыбу и как обычно перепирались — дальние родственники без взаимных упреков и минуты провести не могли. Странные у диких народов привычки.
— Эй, на корыте! — крикнул ночной рулевой. — Похоже, шторм идет.
Вдова смотрела из-под надвинутой на глаза косынки. Сан, бормоча угадывающееся «нуахшториляего», полез убирать в «каютки» и лари все лишнее. Двигался гребец по-прежнему неловко, сидеть мог только полу-боком, временами на обесхвосченного накатывал приступ безумья и несчастный начинал шумно и яростно спорить сам с собой. Но к этому все привыкли, а с обязанностями вечного вахтенного по «Заглотышу» страдалец, в общем-то, уже вполне справлялся.
День все тянулся — душный и тяжкий, катер успел миновать последние острова дельты
— по левому борту тянулось бесконечная тростниковая плоскость с редкими сухими скелетами умерших деревьев. Птицы зависали в густом воздухе над недвижным тростником, и, казалось, исчезали, падая камнем. Солнце растаяло — за кормой лишь слепо светилось пятно над горизонтом. Экипаж вяло поужинал: сегодня жареная рыба не лезла в горло даже вдове. Но шторма все не было…
Холодный выдох грядущего ужаса коснулся «Ноль-Двенадцатого» уже в темноте: ветер ударил с носа, загудел в короткой мачте катера. Шел ледяной норд-ост…
К рассвету Энди успел не раз вспомнить о Болотах. Хотелось домой. Или вообще куда-нибудь. Нехорошие дневные предчувствия вполне оправдались…
…Шквал ударял за шквалом, иногда удары следовали практически непрерывно. Якорь катера был потерян в первый час этого конца света, чуть позже оборвало якорь «Заглотыша». Суда несло в темноту, полутора сотен лошадиных сил «компада» хватало лишь на то, чтобы удерживать катер носом к ветру. В эту ночь экипаж оказался абсолютно слеп: даже штурвальный мог разглядеть лишь брызги и потоки серебра на стекле рубки. Снаружи смешалось небо и море: выйти на палубу было практически невозможно, легкие немедленно забывала водяная пыль, а перекатывающиеся через палубу волны, сбивали с ног. Помпа в трюме непрерывно работала, свободные члены экипажа собрались вокруг нее
— о сне нечего было и думать. Временами катер клало на бок, дважды, лихорадочно работая штурвалом, Энди полагал, что судно уже не выпрямится. Пока везло…
— Шансов немного, но мы еще поборемся, — утверждал шкипер, практически вися на стене рубки.
— Отчего и не побороться? — соглашался Энди, пытаясь предугадать новый удар шквала и подставить нос строго под него…
Тьма, казалось, пришла навечно. Паровое сердце «Ноль-Двенадцатого» неслышно стучало в реве ветра, катер еще жил и боролся. В рубку выбрался Гру и лаконично известил:
— Ну, течь.
— Пожалуй, пойду взгляну, — прокричал Магнус, выжимая и натягивая на плешь, блин фуражки.
— Конечно, сэр. Я справлюсь, — заверил Энди.
И снова несчастный нос катера принимал на себя удары огромных волн. Судно тяжелело и все хуже слушалось руля. Работая штурвалом, ночной рулевой понимал, что дело безнадежно. Слишком далеко отнесло «Ноль-Двенадцатого» от берега, при такой скорости ветра судно уже далеко в Океане, а про тот океан местные даже не чертят толковых карт. «Заглотыш» все еще болтался на буксирном тросе, но пересаживаться на барку даже в самом худшем случае нет смысла. Как говаривает Док: мгновенно расколотый череп куда поприятнее неспешного перитонита или гангрены.
Снизу доносились удары молотка — трюмная команда пыталась заделать течь. «Ноль-Двенадцатый» все сильнее оседал на правый борт. Шланг помпы еще выплескивал щедрую струю воды, бессильно, но нагло плюясь в громадные накатывающие волны. Наверх выбрался Магнус:
— Слегка заделали. Но и на корме обшивка сочится. Гм, и муке нашей пришел конец.
— Это мы как-нибудь переживем.
— Несомненно. Но помпе не справиться. Крен усиливается. Пожалуй, через часок-другой перевернемся. Желаешь малость передохнуть на барке? Если она, конечно, еще при нас.
— Ялик унесло, а «Заглотыш», судя по виду, порядком набрал воды, но держится. Имеет ли смысл пересаживаться, вот в чем вопрос.