Днем мыли барку — без особого восторга — вода за бортом была вонючей до изумления. Подлатали левый борт. Потом разбирались с купленным парусом. Потом вернулся из города юнга, сказал, что нашел плотников и конопатчиков и принес всякие новости…
«Заглотыша» вытащили на примитивный настил-стапель, четверо мастеров немедля принялись за работу — рассчитывали управиться до праздника, по их меркам объемы действительно были пустяковые. Энди вынужденно грелся на солнце, слушал болтовню юнги с рабочими. Искусству Гру выуживать из пустопорожнего трепа весьма ценные новости стоило поучиться…
День выдался томительным до изумления. Ничего не делать было сложно и Энди устал так, будто трое суток греб без отдыха. Правда, из лодочной мастерской был недурно виден город: день выдался пасмурный, и ничего не мешало рассматривать городские обрывы и подъемники. Княжеский замок угадывался по высокой башне. Слепой рулевой неспешно проигрывал предполагаемые партии, благо про праздничные обычаи и свадебные традиции рабочие болтали без умолку. Конечно, оставалась тысяча вопросов по расположению шаров-ювелиров, по лузам замковой охраны и многому иному…
Часть отгадок принес юнга, зря времени в городе не терявший. С придворными ювелирами все оказалась просто — издавна одна семья этим прибыльным делом для князя занималась. Известные традиции, уважаемые люди. Мастерская не в самом замке, но по соседству.
— Как бы там замок, но не замок, — объяснял Гру. — Квартал о домами княжеских приближенных, зерновым складом и той мусоркой, что у них здесь считается за «арсенал». Охраняют довольно неплохо, стены серьезные. Днем через квартал пройти можно — проход сквозной, выводит горожан напрямую к реке. Но приглядывают там зорко. На ночь запираются. Кстати, там водопровод есть. Знаешь, что такое водопровод?
— Примерно. А что кроме водопровода?
Юнга принялся рисовать на песке, благо рабочие уже ушли, доктор и гребец из города еще не вернулись, а истомленная бездельем мартышка, смотрела внимательно, но в разговор не лезла. Из чертежа следовала уже определенная и понятная расстановка луз и бортов: с востока квартал подпирал водопад, по древней саркандской традиции именуемый Средней рекой. С юга стена квартала выходила на море и Корабельные воротаа — у замка имелась своя пристань, не то что огромная, но вполне серьезная. На севере квартал ограничивала площадь с Храмом Пасифы. Площадь считалась самой просторной и знаменитой в городе, сейчас на ней заканчивались приготовления к княжеской свадьбе. Там пройдет и очередная церемония, пир для именитых горожан, представление и прочие непотребства.
— Площадь не то что 6 очень широкая, но длинная, — пояснял юнга. — У храма помост, лавки и столы расставлены вдоль. В центральной части сидят приглашенные почище мордами, дальше от помоста — народ попроще. А начнется все с пристани — туда княжеские флюги торжественно пристанут — вроде как только из похода и битвы вернулся Его Смелое Солнце, весь в поту, трофеях и нестерпимой тяге обнять возлюбленную.
— Романтично, — признал Энди. — А что храм? Велик ли размером и кому там покланяются?
— Размером так себе. Стены толстые, но невысокие, массивные колонны у входа. Как бы это пояснить… Со строениями Акропоборейсеса схож, но здешний храм возведен вроде как жрецами-пропойцами, единственный раз нормальную архитектуру повидавшими, да и то в бреду. Не дворец, больше на склеп похоже. Собственно, так и есть — там жертвы приносят. Некому здешнему Зверю — ужасному и бессмертному. Он под храмом обитает. Всуе про Зверя не принято упоминать — дурной тон. Сейчас жертвы довольно часто приносят, считай, каждый день, поскольку ежели Зверь поднимется из пещер в канун свадьбы и накажет жрецов внезапным поеданием — выйдет дурное предзнаменование и вообще князь сильно огорчится.
— Гм, а что этот Зверь частенько поднимается и берется за божественный кий своего дела сжирания судеб?
— Ну, по преданиям, в старину случалось. Но давно и правда ли — сложно сказать. Вообще сказку про этого Зверя я и раньше слыхал. Подземелья, уродец со звериной головой, которому юношей и девушек регулярно подсовывают. В общем, обычный разврат пополам с людоедством. По преданию из подземелья можно выйти только следуя указаниям привязанной нити. Каждой жертве наверху великодушно вручают клубок красных ниток, благо этот товар в Сарканде дешев. Выйти пока никому не удалось: то ли нити коротковаты, то ли зверь всей этой возни с клубками вообще не ценит. Жрецы утверждают, что когда-нибудь неминуемо явится герой и запобедит вечного Зверя. Героя как-то на «Т» кличут, но о точной кликухе есть самые разные мнения.
— Понятно. Сказка действительно известная. Но у нас никаких героев на «Т» в экипаже нет, следовательно не суждено нам геройски Зверя прирезать. Ну и пусть живет, — махнул рукой Энди.
— Так-то конечно. Вот только с жертвами сейчас в Сарканде туговато. Пленных у князя давно нет, годных рабов спихивать в подземелье — чистое разорение. Ловят и скармливают Зверю кого не жалко, слухи об этом по городу идут упорные, но горожане не возражают. Все считают, самих себя очень ценными и нужными.
— Полагаешь, чужаки могут пригодиться в этом святом кормлении?
— Вряд ли. Совать приличному Зверю слепых, косых и придурошных не очень-то пристало — на такой корм любое чудовище обидится. Могли бы Дока или меня подловить, но доктор считается ценным родичем конгерского купечества, да и вообще сильно грамотным
— такого скармливать себе дороже. А я постараюсь не попасться. Так что маловато у нас шансов познакомиться с Саркандским Зверем.
Висевшая на борту «Заглотыша», кверху тощей кормой и следящая за разговором мартышка издала чуть слышный огорченный «у-ух» — по-видимому весь этот бред с подземным Зверем ее страшно заинтересовал.
— Слазь, я тебе ножик принес, — сказал юнга.
Нож был недурен: прямой клинок, в меру длинный, с рукоятью из просто выглядящего, но непонятного дерева. Узкие ножны с крепкими шнурками.
В немом восторге Манки запрыгнула обратно на борт, спрыгнула, снова запрыгнула…
— Хватит мелькать, — призвал к приличиям Энди. — Примерься к инструменту и прячь. Носить на виду будет неразумно.
— Это точно, — поддержал юнга. — Здесь дамы тихонькие, не скачущие и вообще лишний раз на глаза чужим не являющиеся. Скучные дамочки. Так себе городок, я уже предупреждал.
Мартышка налюбовалась на нож и принялась пристраивать его под платье. Юнга сказал, что на такую заголенность ему невеста смотреть вообще не позволяла и пошел разжигать костер для готовки ужина.
С ножами Манки обращаться привычки, естественно, не имела — ножны топорщились даже под свободным платьем. Из-за худобы обезьяньей, что ли? Энди отрезал кусок веревки помягче:
— Иди сюда, палубное чудовище.
Теперь нож висел как нужно, оставалось подогнать длину веревочной перевязи. Энди сидел на корточках перед задравшей платье мартышкой, вязал узел. От обезьянки пахло теплым деревом и свежей смолой. Сухая она как щепка, грудь едва заметна. Дитя скал и беззаботных игр на ветвях.
Скальное дитя чуть заметно покачивало бедрами.
— Не надо, — оказал ночной рулевой, зубами затягивая узел.
— Невкусно? — вкрадчиво прошептала соблазнительница.
— Полагаю, что вкусно. Прямо таки даже уверен. Но я, видишь ли, еще частично джентльмен.
— Осел ты, — подумав, сообщила мартышка.
Энди закончил с перевязью, ухмыльнулся, и одернул обезьянье платье.
— Я ног мыть, — сердито сообщила мартышка, поддернула подол еще выше и направилась к воде. Шла как учили всем экипажем: разогнувшись в полный рост, держа спину прямой, а подбородок поднятым. При этом ягодицы, в сущности столь поджарые, что и ягодицами их не назовешь, играли с поразительной отчетливостью. Прямо парочка красных шаров[2], пусть и невеликой, но очевидной ценности. Вот кто мартышку этому игровому приему учил? Вдова, что ли, развлекалась?
Рулевой вернулся к костру. Гру, экономно колющий здешнюю дорогую щепу, и, конечно, ничего не видевший, заметил:
— Изменилась девица.
— Наполовину. Одна нога гладкая, другая в мозолях.