— Эх, Манки, разомнись, а? — крикнул Сан.
Мартышка охотно отложила барабан, в два прыжка оказалась у мачты, одним махом взлетела на рею, привстала, балансируя… Штаны, снятые с одного из покойников, были великоваты и эффектно парусились.
— Ух-ху, там они!
— Понятно, что там, — недовольно заворчал гребец. — Но ближе или дальше? Давай уж поподробнее говори, прыгало торопливое, тявнаще.
— Сам ты ыгало! — парировала обезьяна. — Вижу четыре паруса. И еще подальше накапано. Но четыре — точно. Такое вот ухух!
— А вчера вечером было «три и накапано», — Сан высморкался. — Сближаемся. Такая вот тенденция, на хух-её-ухух.
Мартышка на миг повисла на рее вниз головой, но зная, что моряки не одобряют кульбиты и иную сомнительную гимнастику на снастях, задерживаться не стала — соскользнула на палубу, тут уж крутанулась через голову за планширь, но, само-собой, в воду не плюхнулась, лишь перебросила себя за вантами и вновь оказалась палубу. Через миг сидела с барабаном между колен рядом с Авром — дарк одобрительно кивал.
— Снюхались, — пробубнил гребец. — Я бы на твоем месте, сэр Энди, начал беспокоиться. Дарки, они, этакие… ититьеглево, темпераментные.
— Угу, минотавр так вообще неукротим. Уймись, Сан. Я мартышке не сторож. Если дело не касается корабельной жизни, браться за швабру даже не подумаю. Кстати, она вообще не дарк.
— Вот и я говорю — не дарк. Глаза у нее просветлели, хотя Док и говорил, что такого не бывает. Что лишний раз подтверждает что медицина полна пафосной рекламы всезнайства и самомнения, наегвж, а как на деле, так даже хвост толком отрезать не могут, разве то европейский уровень здравоохранения, в писопу его… — гребец свершил сверхусилие совладал с бесом призрачной хвостатости и вернулся к связности и здравомыслию. — Вот Манки вообще дарк и не обезьяна, а ты ее мартышкой специально дразнишь. А вот нахфига, спрашивается?
— Просто нравиться дразнить, — усмехнулся Энди.
Некоторые вещи лучше и не пытаться объяснять. Дело не в былой умственной хвостатости гребца. Док тоже смысла не понимает, старина Магнус удивлялся, хотя до Сарканда изменения в обезьяне были не так заметны. Вдова могла бы понять, но не хочет — должно быть, попросту считает Энди слишком юным для подобного таучинг-болла. Минотавр чересчур тактичен для размышлений над подобными вопросами. Возможно, Ша догадывается — иной раз у нее очень понимающий взгляд. Что странно: сама она сущая соплячка, откуда ей иметь опыт в личном снукере. Наблюдала за кем-то знающим? Было бы недурно с ней поговорить, но, увы…
Понимает ли обезьяна, почему она обезьяна? Видимо, да. Но можно ли быть в этом уверенным?
Энди сомневался. С некоторых пор он думал над отвлеченными вещами непозволительно много. Сейчас надвигался неизбежный розыгрыш финала с саркандским флотом, потом (если удастся остаться живым) необходимо двинуть шары на шпионском столе. Вот позже… Снукер гранд — воистину бесконечная игра…
Там-туру-та-там, — легко касались маленькие исцарапанные ладони гулкой барабанной кожи. На пальце блестел жреческий перстень — слишком громоздкий и неуклюжий для обезьяньей лапы. Вот всегда у нее так.
Ложились на волны серые хлопья дымки первых сумерек, и грубое жреческое серебро казалось фальшивым в предчувствии живого серебрения ночи…
В эту ночь на борту спали мало. Энди сидел на носу, изредка переговаривался с занявшим место у рулевого весла минотавром — маневрировать ходом и парусом сейчас не имелось необходимости — ветер оставался строго попутным. Впередсмотрящий следил за спокойной рябью волн: глубина достаточная, рифы и иные неприятности маловероятны. Конечно, море никогда не станет столь же понятным и близким как Болота и все же Энди осознавал, что моряк из него вышел недурной. Еще бы чуть-чуть опыта и везения… Именно о везении негромко беседовали в носовой каюте Док с гребцом и несостоявшейся княгиней. Немногословная, но выразительная Ша определенно немало попутешествовала морями и вполне осознавала сложность ситуации. Не спала, но почему-то помалкивала мартышка. Вот кто спал и не показывался из кормовой коморки — так это юнга. Видимо, Гру помогали железные нервы и уже всем известное давешнее строгое напутствие мамани — «не перетруждаться!».
Начало светать из каюты высунула нос Манки, поглазела на небо, независимо прошла к мачте, прищурилась на парус.
— Можно и не лезть, — сказал минотавр. — Они не отстали. Семь огней, полагаю, семь кораблей. С полным уважением к нам и с запасом.
Мартышка выругалась.
— Прекрати, — потребовал, не оглядываясь, Энди. — День будет длинным, и основательные поводы посквернословить еще возникнут. А отстать саркандцы не могли: и погода, и море идеальны.
— Ух-хух, верно Гру говорил — колдун-погодник у них, — заметила многоопытная в обсуждении магии обезьяна.
Энди тоже начинал верить в магов, способных управлять ветром. Звучало достаточно дико, но погода последних дней подсказывала, что в этом суеверие таиться немалая доля правды. Впрочем, все это уже не так уж важно — расстановка шаров ясна. Скоро покажется луза приозерного пролива, прибрежные холмы уже начали менять свой характер.
— Холмы тают, ух. Придется нам идти мимо, чего шмондюков к катеру приводить, — пробормотала мартышка. — Но вообще, сэр Энди, я вовсе не это хотела спросить.
— Да? А что? — Энди не выдержал и на миг обернулся. Кажется, обезьяна причесалась.
И вообще выглядела пугающе серьезной. И еще она волновалась.
— Будет сраженье и потому я хотеть спросить… нет, сказать… нет, у-эх, предложить… — мартышка запуталась, гневно фыркнула и замолчала, пытаясь собрать раскатывающиеся шары внезапно позабывшихся слов.
— Ты по-простому скажи, и лучше без «сэров», — буркнул рулевой, вновь глядя в море.
— Ухух-ху-ху, да. Я понимаю: обезьяна и шкипер — это вообще никак. Я не такая глупая. Но ты не мог бы сделать мне детеныша?
— Гм, это что, так срочно?
— Сейчас-то уже некогда, — признала очевидное мартышка. — Но вечером? Если не поубивают? Как раз полнолуние на небесе. Я уже не мелкая, мне пора вынашивать. Ты подходишь как самец. Давай? Что тебе стоит, а, Энди? Будет приятно, ух — да!
— Давай-ка к этому вопросу вернемся, если действительно нас не поубивают. Сейчас мне на твоем внезапном и лестном предложении трудно сосредоточиться.
— Э, ухух, что тут сосредотачиваться? — удивилась мартышка. — Сделаем, да и все! Или я обидно сказала?
— Нет. Не обидно. Мы уговаривались что лучше всё спрашивать прямо и это остается очень верной манерой игрового розыгрыша. Но сейчас нам лучше подумать о бое.
— Ух-хух! Верно! Ждать тяжело, — мартышка отчаянно, до хруста в суставах, потянулась.
— Сраженье! Но потом ты подумаешь?
— Непременно.
Манки удовлетворенно «ухухнула» и шмыгнула на корму к минотавру — корпус судна отвечал легким припрыжкам ее босых лап едва ощутимыми вздрагиваниями — ходить обутой мартышка так и не привыкла.
Энди знал, что милое предложенье слышал весь экипаж — недаром стоит полная тишина. Все верно: тут не знаешь смеяться или грустить. В слишком различные игры играют люди и дарки на одном и том же игровом столе моря и земли…
Рассветный розыгрыш начался внезапно и с приятного хода.
— Да я вас едва узнала! — на палубу прямо с воздуха элегантно сбежала летучая вдова.
— Хорошо, что флаг разгадала.
— Ну и слава богам! — только что вышедший из каюты Гру воспитанно сдержал зевок. — Не зря возились.
Идея с флагом принадлежала дальновидному юнге: зеленый прямоугольник с нашитым посередине маленьким белым кругом сшили уже на борту, но кусок яркого шелка Гру заранее припас в Сарканде.
— флаг хорош, но этот… герой внес определенное сомнение, — на минотавра, потрясенного внезапным явлением летающей красавицы, Хатидже не указывала, но понятно кого имела в виду.
Энди познакомил вдову с новыми лицами (и пушистыми мордами) и катерники сразу перешли к делу.
— Как я понимаю, погоня? — Хатидже указала за корму. — Магнусу я уже сказала, мы готовы. «Ноль-Двенадцатый» на ходу — поставили матерчатые фильтры, на десять-двадцать миль их хватит. Проскакивайте в озеро, дальше разберемся.