История с Гру, конечно, иное дело. Юнга вообще не красотка, и он даже почти не лгал, а делал свое дело. Не вина мальчишки, что некий слепой дурень проиграл ему поединок. Игра есть игра. Но изумительные очки надевать все равно не хотелось.
С другой стороны, не выбрасывать же их? Команда неопытна в работе со штурвалом, «Снукер» нуждается в постоянной заботе, а пассажирам — Ша с грызуном — очень нужно попасть на восток — они ищут Очень Важную Личную Вещь и надеются на нового шкипера. Да и вообще разве не любопытно взглянуть что там дальше на востоке, за Саркандом? В сущности, очки всего лишь очки. Защитный прибор…
Стоило надеть, и мир разом стал втрое мягче и приятнее. Не ночь, конечно, но весьма и весьма. Тут юнга тоже переиграл — отказаться от удобства очков теперь практически невозможно.
— Давай, сменю.
— И то верно, — с облегчением вздохнул гребец-рулевой, уступая штурвал. — Камней тут, наихвж.
— Камни не так уж опасны. Со строителями прибудут водолазы, обозначат буями фарватер. А глубины здесь хорошие…
Дискутируя о возможностях водолазов всесильного «Нельсона и Ко», катерники вышли в море…
Двигались «малым» ходом. Сан поинтересовался отчего «волочимся», шкипер ответил, что машину лучше неспешно и с толком попроверить. Но тянуть бесконечно было нельзя. Энди взглянул на береговую череду мысов и песчаных отмелей (вполне подойдет), передал управление и вышел на палубу. Мартышка сидела, опершись спиной о пулеметную тумбу, скрестив вытянутые ноги. На туфлях красовались следы свежей починки. Шкипер подумал, что левую подметку нужно было подшить понадежнее.
Под боком Манки лежал узелок с немногочисленными обезьяньими пожитками. Сама мартышка, прищурясь, взглянула на Энди.
— Не так, — кратко сказал шкипер.
— Ух-ху, совсем не так? — уточнила обезьянка, даже не дернув носом.
— Совсем, — подтвердил Энди.
Говорили о каюте. Даже не-до-воспитанные мартышки отлично знают, что на судне нельзя брать в лапы не свое и вселяться в чужие каюты. Новый шкипер теперь занимал капитанскую конуру и Манки ждала приглашения. Но приглашения не было. Был отыгрыш к совсем иной лузе.
Она не спросила почему, и не заскулила. Уже слишком умная для этого. Просто встала и выругалась. Еще, и еще раз.
Энди молчал. Броня волшебных очков защищала глаза от света, но не от выражения на лице обезьяны. Обида всех Лакупских островов от начала здешних времен, и до… Навечная обида.
— Ладно. Не будет у меня детеныша с ночными глазами. И швабры не будет, — лапы обезьянки опускались все ниже, вот кисти свесились ниже колен — как тогда, в первые дни, когда сидела голяком на корме «Заглотыша». — Ладно. Но ты еще пожалеешь!
Она побрела к борту, ухватилась за леера — и вот тут сделала жест, от которого сердце Энди облегченно стукнуло. В следующий миг. Манки прыгнула в воду. Без излюбленного сальто и иных фокусов — скучной рыбкой вошла в воду.
— Ой! Нунх, человек за бортом! — после растерянной паузы завопил из рубки рулевой.
Катер отдал якорь — идти следом за дезертиршей к берегу было бессмысленно: отмель за отмелью, сядешь килем, если не за первой, так на следующей «банке»'. Впрочем, Энди не собирался идти к берегу — куда разумнее было уйти в каюту. Но шкипер стоял и смотрел, хотя знал, что она доплывет. Ну, еще бы не доплыла.
— Чего ты торчишь как чурбан⁈ — волновался гребец-штурвальный. — В лодку, да хватай ее, зажееисе!
— А у нас цепь есть? — пробормотал Энди. — Или ошейник?
Сан осознал и изумился:
— Но она же тебе нравится! И она это знает. Нуегнщевж, я вообще не понимаю…
— Это заметно, — согласился шкипер.
С кормы на него старались не смотреть, но все равно смотрели, Ша и грызун. Помалкивали…
Мартышка прошлепала по последней отмели, взобралась на камень и принялась выжимать рубашку. Сидя спиной к морю и упорно не оглядываясь…
Она так и упрыгала по камням, ни разу не оглянувшись.
— Дойдет, — заверил Сан. — Она ловкая, а тут, пивсенаму, недалеко.
— Дойдет. Про нож она не забыла, — сказал внимательный Тисе.
Именно. Перед леерами то самое, жизненно-нужное касание — проверка ножен.
Энди спустился в каюту. Слишком большая коробка отсека, койка, тут даже ноги можно вытянуть. Когда-то на этом тюфяке сдох позабытый лейтенант Келлог. Новому владельцу каюты сейчас тоже хотелось умереть. Но здесь пахло давно закончившимся шкиперским табаком и строгой легкостью летучих женщин. Они все сделали правильно. Высший уровень личной игры, да ух-ух.
Очки были сняты, глаза закрыты, но звуки катера никуда не делись.
— Да чего волноваться, нухна. Дойдет она до этого, как его, Зурбагана, — заверял команду гребец. — Кстати, название какое-то знакомое. Кажется, кабаку нас так назывался. Ну, то еще в позапрошлой жизни было, чтоб ее в писопу…
— Ы-ы-ыхх! — с чувством сказала Ша.
— Чего это я дебил⁈ — обиделся Сан. — Может, чего и путаю, так чего тут удивительного, вжеена. Побывала бы ты в киборгах, посмотрел бы я на тебя…
Энди заснул. На редкость крепко, поскольку неуверенность последних дней осталась в прошлом, переиграть партию при всем желании уже невозможно. Все сделано.
Проснулся шкипер уже в сумерках. Катер покачивался — ветер изменился, все шло, как предвещал ненавидящий свое проклятое научное колдовство, но отлично чувствовавший погоду. Тисе.
— Эй, на борту? Чего делаем, отчего стоим? — заорал Энди.
— Рыбу удим, — отозвался гребец. — А плыть команды не было. Да и темновато уже, чоегнпы. «Банок» кругом полно.
— Поднимай пары, хватит черноперку дразнить, — призвал шкипер, натягивая сапоги.
«Снукер» двинулся на восток, а очередная ночь спустилась совсем летняя, темная с чернильными непроницаемыми пятнами глубин и бледными, серебрящимися лунной чешуей, полосами отмель.
— Да не волнуйся ты, — Сан благоухал свежепожареной рыбой. — Дойдет она. Приютят. Там не чужие люди.
— Не нужно ее «ютить». Она свое всегда с лихвой отработает, — проворчал шкипер.
— Тем более. Вообще не пойму я тебя. Ловкая такая девка, даже почти хорошенькая, вот я бы… — гребец покосился на Энди и быстро сказал: — Спать я пошел, вженгона…
Исправно дышало котельное сердце катера, дышали волны, колыхалось над мачтой звездное небо. Тяжелый день кончился. Все было правильно, и мартышка не сплоховала, вот только опять напоследок в словах запуталась. «Ты еще пожалеешь» — это неправильно. «Жалел» — «жалею» — «буду жалеть» — вот такие свинцовые шары неспешно раскатились по игровому полю.
Ночное море жило и радовалось лету и сестрам-лунам, а катер спал. Хотя и не весь — бесшумно завалилась в рубку шуршулла, вскарабкалась к лобовому стеклу. Вместе смотрели в блистающую темноту.
— Сю, — мудро отметил проницательный грызун.
— Именно. А у нас здесь только рыба и швабра. Что мы еще можем дать?
Шуршулла согласно дернула пушистым шариком хвоста. В рыбу грызун вообще по жизни категорически не верил, а в швабру… В швабру верят все, но нельзя же выстроить на швабре все свое личное мироздание?
Будет восток и новые карты, а очертания островов и проливов на захватанных лапами, закапанных жиром и полустертых листах старых карт померкнут и забудутся. Так всегда случается. Игра сложна, но в ней есть свои нерушимые правила.