Мы присаживаемся за стол.
— Ещё один прибор, — распоряжается отец.
Бабушка приедет?
Родители напряжены и не смотрят друг на друга, делая по глотку вина.
Мне кажется, они поссорились. Мама недовольно поджимает подрагивающие губы и молчит.
Порываюсь сбежать, поглядывая в окно, но папа словно хочет что-то сообщить. И я не решается.
Подозрительно перевожу взгляд с мамы на него и обратно.
— Вы же не разводитесь, правда?
— Нет! — синхронно.
— А что тогда случилось?
— Ну, давай, скажи ей! — с вызовом шипит мама.
Он хмурится, опуская взгляд.
— У меня есть сын, Ярославна.
Застываю взглядом в пространстве.
— Это неожиданная новость для меня.
Смысл сказанного слегка не доходит.
— В общем, наша семья теперь станет больше, и мы должны его тепло встретить.
— Сын, в смысле… — торможу я, не догоняя, что он несёт. — Встретить…
О, боги!!
Этого «мальчика» за четыре миллиона он имел в виду?!
— Брат?! У меня что — есть брат?? — морщусь я.
— Что за интонации, Ярославна? — строго прищуривается отец.
— Ну, извини, папа. Жизнь меня к такому не подготовила! Он что с нами будет жить?? — вспоминаю содержание телефонного разговора.
— Конечно. Он же мой ребёнок.
Я тоже — хочется капризно фыркнуть мне. Но я всё время забываю, что не родная дочь ему. И всë же — любимая. Официально удочеренная. И терять любовь отца я не хочу!
— А почему не со своей матерью?
— Она давно умерла. Он жил в интернате.
— Господи… — страдальчески закатываю я глаза. — Ты хоть раз общался с публикой из интерната? А я — да! С твоей лёгкой депутатской руки, когда ты меня отправил в лагерь отдыха вместе с ними!
Таня кашляет в дверях, где-то на заднем фоне. Мысленно со всей злости припечатываю ей ладонью по спине.
— Они быдлят, бухают, наркоманят, пакостят, воруют и постоянно врут! — продолжаю я, повышая тон.
— Он мой сын, Ярославна. Его зовут Иван. Он хороший парень.
— Да откуда тебе знать — какой он?!
— Алексей Михайлович… — негромко пытается вклиниться Таня.
— Я хочу узнать! — игнорирует её отец.
Лицо идёт пятнами.
— Да, Боже… — взрывается мама. — Купи ему квартиру и тачку. Почему мы должны страдать от того, что ты когда-то там накуролесил…
— Ему — тачку?! — обиженно вскрикиваю я.
— А ну-ка молчать! — рявкает отец. — Иван будет жить с нами. Приготовь ему комнату, Ольга. А Ярославна, прикуси свой язык, ясно?
— Ясно… — сдуваюсь я.
Когда папа в таком настроении, лучше не спорить.
Брат! Не было печали…
Гопник, какой-нибудь, да?
— Папочка я тебя умоляю, давай после моей днюхи, а? — складываю умоляюще ладони. — Я не хочу, чтобы мои друзья…
Таня кашляет громче и настойчивее. Да чтоб еë!
Синхронно оборачиваемся.
Подпирая плечом косяк арки и сложив на груди руки, рядом с ней на входе в столовую стоит парень с небольшой спортивной сумкой и гитарой в чехле за спиной.
Смотрит на нас так, как я бы смотрела, возможно, на клубок неядовитых змей, в который нечаянно наступила. Я не боюсь змей… Просто — брезгую.
Отец раздражённо ставит со стуком бокал.
— Таня… — с досадой зажмуривается, сжимая переносицу.
— Да ладно, — пожимает плечами парень. — Зато всë сразу понятно.
— Иван, — встаёт отец. — Это моя вина…
Уводит его в кабинет.
Обиделся он! На четыре ляма отца развёл с порога… Тот перед ним теперь стелиться будет, — бешусь я. Бедный родственник!
Тоже с грохотом ставлю бокал, расплескивая сок.
— Я пойду, мам?
— Сиди, — цедит она, сминая салфетку.
— Там — Эдик.
— Теперь у нас только Иван в приоритете, — недовольно.
Пипец…
Глава 3 — Бастард
Алексей Михайлович, вспоминаю я.
— Ты присаживайся, Иван, — нервно улыбнувшись, показывает мне на кресло.
Обходит свой монолитный бордовый стол, садится в кожаное кресло. Но не опирается на спинку. Что-то растерянно перекладывает туда-сюда. Плечи напряжены. Решительно отодвигает от себя файлы с документами. Поднимает на меня взгляд.
Мы зависаем, разглядывая друг друга. У меня сводит челюсти от напряжения. Отец?.. Я на него похож. Без всякого теста на ДНК очевидно. У нас даже одинаковый залом на лице — ямочка от улыбки. С одной и той же стороны.
Присаживаюсь напротив.
— Иван… Это я виноват. Не предупредил, не подготовил морально семью. Им как снег на голову… Они обе извинятся.
— Зачем? — усмехаюсь прохладно. — Искренность дороже вежливости.