По железному полу паровозной будки загремели шаги. Митя задул свечу и прижался к стене.
Вдруг в топке вспыхнул ослепительный свет. Электрическая лампочка в проволочной сетке, напоминающей намордник, спустилась в топку и повисла на черном резиновом шланге. Следом за лампочкой в овальной дыре показался сначала один, затем другой сапог с черными вафельными подошвами. Кряхтя и приговаривая что-то, в топку лез человек. Он с трудом просовывал свое туловище; грубый, как у пожарников, брезентовый комбинезон шумел, точно жестяной.
Человек чертыхнулся и, сделав последнее усилие, спустился в топку. Он поправил сбитую на затылок шапку, поднял лампу и осмотрелся.
— Кто здесь? — чересчур громко спросил человек.
— Я, — неуверенно сказал Митя, ожидая выговора за самовольные действия.
— Это еще ничего мне не говорит, — строго и вместе с тем насмешливо проговорил человек.
Он поднял лампу так, что сетка-намордник стукнулась о потолок, и увидел перед собой длинного, плечистого паренька в ватной телогрейке и сапогах. Ему показалось на миг, что он уже когда-то видел это юношески худощавое смуглое лицо с крутым лбом, черными бровями, сросшимися на переносье, и темным пушком над верхней губой. Но, удивленный неожиданной встречей, он не стал рыться в памяти.
— Позвольте узнать, молодой человек, чем вы занимаетесь здесь?
— Учусь.
— Забавно. Чему же вы учитесь в топке?
Митя узнал человека и, понимая, что ему ничего не грозит, успокоился.
— Паровоз лучше всего изучать на паровозе.
— Вот как! — Человек пристально разглядывал Митю, — Очень желал бы знать, с кем имею удовольствие беседовать.
— Удовольствие-то, видать, небольшое, товарищ инженер, — усмехнулся Митя. — На слесаря я учусь…
— Стало быть, моя личность вам знакома?
— А как же, товарищ Пчелкин. Еще с прошлого года.
— Вы меня окончательно заинтриговали, молодой человек.
— На экскурсии я был. Да и отец про вас рассказывал…
Митя уже привык к яркому свету и мог хорошо рассмотреть своего собеседника. Выражение пристального и немного недоверчивого внимания сменилось радостным удивлением на длинном, с резкими чертами лице инженера.
— Позвольте, позвольте! — Он шагнул к Мите: — «Разрезанная курица»? Да? Как же, помню. Черепанова сын? — И Пчелкин обнял Митю, легонько стукнув его лампой по лопатке.
— Одного только я не пойму, — сказал Митя: — вы ведь были на широкой колее?
— Совершенно справедливо. А теперь, как видишь, на узкой. Второй месяц, как переведен сюда.
— И что, интересно вам? — живо спросил Митя.
— Здесь труднее, значит, интереснее. Если не можешь быть на передовой позиции, нужно хотя бы туда, где потрудней. Согласен? Поэтому я не возражал. Стало быть, экскурсия не прошла бесследно? Рад, весьма рад. Ну, знаешь, напугал ты меня: сколько ни лазил в топки, никогда никого не встречал… Позволь, а школу ты разве уже кончил?
Митя сказал.
— Что ж, вполне разумно. По отцовской дорожке, значит? Так, так. Приятно. Тимофей Иванович, помню, мечтал об этом. Очень похвально. А мы с твоим батькой не только работали вместе, но и дружили. Да-а. И надо было ему на тот бронепоезд…
— Он тоже старался туда, где потрудней…
Инженер посмотрел на него открытым взглядом.
— Верно. Он был именно такой. Послушай, Черепанов, а ты заметил, что смена уже кончилась?
— Заметил, Георгий Сергеич. Я ее отработал. А тут я… как бы сказать… сверхурочно.
— У тебя отличная память. Все-таки я не совсем еще уяснил, какую задачу ты здесь поставил перед собой.
Митя объяснил, что в дни, свободные от школы, он «ввел» самостоятельные занятия на паровозе, которые должны ускорить его обучение.
— Толково. Весьма толково, — одобрил Пчелкин. — Нравится слесарить?
— На паровоз поскорей бы, — признался Митя, пряча в карман огарок.
Инженер развел руками, длинные тени метнулись по стенам.
— Что ж, взгляд не очень оригинальный. Знавал я одного субъекта — между прочим, работать начинал в твои годы, — ни за что в слесаря не хотел, хоть режь его. Подавай ему сразу паровоз, и непременно самой последней конструкции. И, представь себе, устроился каким-то хитрым образом. Но что бы ты думал, случилось дальше? А то, что должно было случиться. Не учёл наш субъект, что чудес не бывает, и провалился. Еще с каким треском провалился!..
Митя беспокойно взглянул на Пчелкина, но опасения его не подтвердились — инженер явно не знал о потопе. Тогда у него возникла догадка: субъект, о котором рассказывал Пчелкин, не кто иной, как он сам.
— Так вы тоже проваливались? — с радостным простодушием воскликнул Митя.
Пчелкин так рассмеялся, что металлическая коробка топки загудела.
— Странное заключение! Впрочем, это неважно. А кто, позволь узнать, проваливался помимо моего знакомого?
— С одним товарищем моим было. — Митя поспешно отвел в сторону глаза.
— Ну, и как он? Сделал выводы? Уразумел что-нибудь?
— Как будто уразумел, — хитровато сощурился Митя и спросил, как дальше сложилась судьба того субъекта.
— А дальше все пошло нормально. Послесарил, потом кочегаром ездил, помощником, права управления получил, стал командиром паровоза — машинистом…
— Теперь уж он, наверное, инженер?
— Ты угадал, — немного приподнято отозвался Пчелкин, пряча улыбку. — Должен тебе сказать, Черепанов, это путешествие в топку придумано замечательно. Книги книгами, но необходимо подышать этим воздухом, — он поднял голову и, смешно поморщившись, звучно потянул носом, — необходимо увидеть все своими глазами, пощупать пальцами, — он протянул руку и, точно слепой, потрогал стенку топки. — Горе тому инженеру, который не умеет управлять паровозом за машиниста, топить за помощника, отремонтировать любую паровозную деталь за слесаря. Рабочие люди в момент раскусят такого специалиста в кавычках и попросту засмеют… — Пчелкин на секунду умолк и тут же всполошился: — Ты не находишь, что мы с тобой заболтались? А ну-ка, держи чертеж, — и достал из огромного накладного кармана сложенный прямоугольником синий лист бумаги, весь в белом кружеве линий.
Митя вытер пальцы ветошью, взял чертеж. Инженер вытащил из кармана блокнот в мягкой, обтрепанной по краям обложке и, подняв карандаш, продолжал своим басовитым голосом:
— Итак, мы в топке. Образно говоря, это сердце паровоза. Здесь, в бушующем пламени, рождается сила машины. Давай же, милый друг, выясним, в каком состоянии это сердце. Нуждается ли оно в лечении и в каком? Первым долгом осмотрим пробки. Кстати, где они?.. Совершенно справедливо. Поглядим, нет ли следов течи… Нет. А под головками анкерных болтов? Здесь явное неблагополучие. Видишь это светлое пятно? Течь. Весьма серьезное заболевание… — Он записал что-то в блокнот. — Двинемся дальше…
Под сводами депо зажглись яркие лампы, когда они выбрались на волю. У Мити слегка кружилась голова, должно быть, он угорел. Спрыгнув с последней ступеньки паровоза, Пчелкин отряхнулся и на свету снова оглядел Митю. Парень хорошо, добротно скроен. Даже здесь, на просторе, он не кажется меньше, чем там, в тесной коробке. А взгляд в точности черепановский, — с удовлетворением отметил инженер и спросил:
— Путешествием доволен?
— Большое спасибо, Георгий Сергеич.
— В паровозном котле не бывал? — Пчелкин заговорщически наклонился к нему: — Заходи на этих днях, отправимся в котел. И вообще заходи, не стесняйся…
Выяснилось, что им по пути, и Митя подождал, пока Пчелкин переодевался.
Вокруг фонарей кружились большие снежинки, похожие на ночных бабочек. Морозно поскрипывал под ногами снег. Митя шел, забыв застегнуть ватник.
Когда поднялись на улицу Красных Зорь, Пчелкин вдруг остановился. Митя подумал было, что инженера утомила гора, но весь вид Пчелкина отвергал это предположение. Задумчиво глядя в даль улицы, инженер показал рукой на березы, белыми свечами торчавшие из сугробов.