Проходит время, и коммунальное, и спецохранное тоже, и хочется жрать, и не только; справить нужду я отступаю к стене, и струя пробивает в ней лунку, словно в снегу или песке, ничего, ликвидаторы приберут, что я тут насвинячил, — но сбегать в дом-стол все-таки не рискую, и жрать хочется все сильнее, совсем уж невыносимо. Проходят, кажется, часы, а может быть, и дни, я ничего уже не знаю, настолько быстро и пусто мельтешит мое время… Проходит жизнь.
И вдруг меня прошибает догадкой.
Они и не рассчитывают, что он выйдет оттуда, мой вип. Не такие они идиоты, те, кто отдает приказы, чтобы оставить без охраны гостя в дом-базаре и ждать, что он справится сам. Тебе все равно что дали приказ ликвидировать его, Молния, мог бы и раньше догнать.
Черт, никогда раньше не ликвидировал живых людей.
А его девка? Рыжая девчонка с перепуганными глазищами? — насчет нее я не получал никакого приказа, никаких инструкций… и не допер вовремя спросить, мое ли это дело.
Мобила молчит, а значит, так и надо. Я должен действовать и решать сам.
И я решаю. Если он никогда — а скорее всего никогда, у этого сопляка нет ни единого шанса — не выйдет оттуда, то какой мне смысл ждать? Маяться бессмысленно, растрачивая на ветер свое рабочее время?
Логично будет войти и проверить.
Хочется открыть ее с ноги, жалкую дверь дом-базара, смяв ко всем чертям и расколов в щепки, но я жду, пока ее кто-нибудь откроет, жду отдельную вечность и дожидаюсь. Пропускаю компанию коммуналов, пока не скрывается складка на последнем жирном затылке — и проскальзываю внутрь.
Я никогда тут раньше не был — в рабочем времени, ликвидатору нечего здесь делать, я говорил. И от увиденного накатывает дикий хохот; несмотря на жуткие пустые часы на страже, несмотря ни на что. Никогда, за всю мою жизнь, я не видел ничего ржачнее коммуналов в дом-базаре.
Как они орут, перекашивая из края в край физиономии и медленно разевая рты, как между зубов высовываются языки и зависает фонтанчиками слюна. Как постепенно сжимаются их пальцы сначала в крючья, потом в колечко и, наконец, в кулак. Как, надумав встать с места, они долго покачиваются на полусогнутых. Как смешно приподнимаются в воздух на одной ноге, примериваясь впечатать каблук в чью-то запрокинутую морду на полу…
Обхохочешься. Но я не вижу его, моего випа. И ее тоже.
Прошерстить дом-базар еще раз — все его смежные помещения, все закоулки. Я делаю это быстрее, чем они переходят с одного матерного слова к следующему, быстрее, чем вообще раскрывают рот.
Вижу.
Это на его морду, оказывается, планирует сверху каблук, покачиваясь кокетливо, словно у заложившей ногу на ногу столовской девки. Узнаю по родинке на ключице, возле длинных царапин от чьих-то когтей и ворота драной футболки, с которой сорвали бейджик. А морды как таковой у него уже, в общем, нет. И он уже почти, насколько я могу понять по еле слышному коммунальному скрежету, перестал орать и даже хрипеть.
Как ты и предполагал, Молния. Ликвидируешь потом труп.
Я могу уходить. Но осматриваюсь еще раз.
Ищу ее.
…Ее волосы намотаны на чей-то мужской кулак, и какая-то коммунальная девка неторопливыми кошачьими движениями царапает ей лицо, — а она кричит, наискось разевая рот, и медленно пытается заслониться локтями, и в зажмуренных глазищах торчат на ресницах слезы, — это не смешно, я сам не понимаю почему. Подхожу, отодвигаю царапающуюся девку, она валится куда-то вбок, а я спокойно распутываю клубок тонких рыжих волос, кажется, ломая этому козлу пальцы. Никто из них все равно не поймет, что происходит. Я для этого слишком быстр, а главное — это дом-базар, тут никто не смотрит друг на друга.
Мобила.
Отвлекаюсь, напоследок легонько двинув козла в грудь; под ладонью трещат ребра. Принимаю звонок и не успеваю — не успеваю?! — ничего сказать.
— Где он, Молния?!
— Здесь, — голос почему-то садится. — Он, считайте, уже мертв… Или нужно его спасти?!
Оглядываюсь через плечо; я успею. Госпитальные девки и не таких поднимают на ноги. Пускай только мне отдадут приказ.
— Где вы находитесь?!
— В дом-баз… в дом-беседе.
Хочу назвать координаты, но мобила взрывается руганью, диким матом, многоэтажным, неостановимым, сквозь который наконец-то прорастают слова:
— Кого ты вообще вел?!
И вдруг в мобиле щелкает. Ко мне обращается другой, жутко знакомый голос:
— Молния, ты чего? Он вышел из дом-правительства, Эбенизер Сун, и он заметно жив. Я вижу, его, черт возьми, по веб-камере!.. Где ты, Молния?! Какой, нахрен, дом-базар?!!