Думать я не успеваю вообще. Но хватаю на лету главное, то, что не замечалось раньше, в дом-базаре, где счет не шел на доли секунды.
Мое время — быстрее стандартного спецохранного. Тогда, на выходе с инфохрана, меня ускорили еще!.. И это никуда не делось. Я быстрее них!!! — а потому могу всё.
Я спускаю ее с рук, осторожно, словно она вся из стекла, и придерживаю долю мгновения, давая утвердиться на ногах, и все-таки не рассчитываю движения — будто получив удар в спину, она летит вперед, согнувшись и взмахнув волосами, прямо на изумленного старика. Но это уже неважно, я успел обернуться раньше, чем они что-то сообразили, и в прыжке я выбиваю у ближайшего из них оружие, а со вторым вхожу в клинч. Каждый мой удар — на опережение, точно в цель, а они еще и ни черта не понимают, они успели ко мне привыкнуть, к приблудному ликвидатору, зачем-то увязавшемуся следом… Вы не профессионалы, ребята. Сразу видно, что он никогда не работал с вами лично, мой учитель Гром. Который больше не имеет надо мной никакой власти.
Не помню, куда я задевал мобилу. Кажется, так и сунул куда-то, не закончив разговор.
Девушка. На мгновение позволяю себе обернуться, взглянуть на нее. Вижу, как старик Сун хватает ее за руку; кретин, так нельзя, ты же в спецохранном времени, сейчас под твоими старческими крючьями хрустнет и сломается тоненькое запястье…
Он догадался.
Он сделал то, о чем я мимолетно мечтал там, в дом-базаре. Раздвинул границы своего времени, впустил ее внутрь.
И я вижу ее-настоящую, стремительную и легкую, как рыжий ветер. Она бежит, и натянута струной ее тонкая рука, и развевается пушистая грива, и мелькают белые-белые ноги, обнаженные до самых кончиков волос, хоть бы он догадался прикрыть ее чем-нибудь, старый дурак Эбенизер Сун…
Они скрываются за углом. А я что? — я дерусь, весело и азартно, как на Базе, мне все равно, с кем драться и ради чего, я уже совершил что-то важное и главное, такое, что оправдывает всё наперед, всему придает смысл.
И оно летит со свистом, мчится безбашенно и свободно — мое время. Быстро-быстро отсчитывая обратным таймером, обнуляя ко всем чертям мою короткую жизнь.
— Я уйду, когда устану. Когда все это перестанет доставлять мне удовольствие, а станет рутинной работой, за которую платят много или уже не очень много денег, в зависимости от ситуации на рынке. А чем заняться, я придумаю. Моя жена выращивает цветы, а я могу, например, сажать деревья, вырастить сад, а еще лучше — лес. И наслаждаться свободным временем.
(Из последнего интервью Андрея Марковича)
— Вы не скажете, который час?
Девчонка смотрела на Андрея, задрав курносенький носик, миниатюрная блондиночка, словно с полки любимого Надюшкой и Марией магазина барби, и зелено-белая ленточка, трепыхавшаяся на ее воротнике, казалась остатком небрежно сдернутой обертки.
Он был сосредоточен, напряжен до предела, натянут звонко, как струна или кожа на барабане, готов к чему угодно — только не к этому кукольному личику, хрустальному голоску, наивному вопросу. И зачем-то сделал вещь, не имеющую ни малейшего смысла — глянул на запястье, туда, где уже лет двадцать, никак не меньше, не носил часов.
Он отвлекся.
И в этот миг сместились на последний крохотный отрезок все часовые стрелки, обнулились доли секунд на циферблатах, совпали, собрались и встали наизготовку рассыпанные частицы времени. И он понял — уже ослепленный вспышкой, оглушенный грохотом, опаленный жаром пламени и отброшенный взрывной волной, — что это был единственный способ. Только так и никак иначе — с кровью, ужасом и криком, с болью и смертью, с огнем и руинами, со всеобщим мгновенным концентрированным шоком, — и можно было призвать его к порядку, выстроить, вернуть.
Мое потерянное время.
*
— Фамилия, имя, отчество?
— Маркович Андрей Игоревич.
— Род занятий?
— Писатель.
— Пиши: не работает. Семейное положение?
— Женат. Трое детей.
— Фигасе гаденыш. Трое детей у него! А рассказать тебе, сука, сколько там было детей?!
Он откуда-то знал: когда бьют, по-настоящему, сбивая с ног, надо сгруппироваться, защищая голову и живот, надо крутиться на полу, принимая удары по касательной и по возможности не давая попасть по почкам… Чертову прорву вещей он знал вот так, чисто теоретически, для литературы, а не для жизни. Знал, например, что можно все подписать, а потом отказаться от своих показаний, — когда пройдет информация о том, что он, Андрей Маркович, арестован, когда здесь будут пресса, и правозащитники, и адвокат…