Они не требовали ничего подписывать, два снулых кирпичномордых дядьки в форме, отличной от простой милицейской, но он не определил точно чьей, и ему ничего не сказали — вопросы тут задаем мы — на этот счет. Вопросов они, впрочем, больше не задавали тоже. Они просто били его ногами со скучной, дозированной злобой, все время попадая по остро болезненным точкам, по жизненно важным органам, и с каждым ударом все его книжное знание нивелировалось, выносилось прочь из кабинета промозглым грибным сквозняком.
А со временем ничего не происходило. Оно не подвисало и не растягивалось в ниточку бесконечности, как можно было бы предположить, следуя Эйнштейновой логике, но и не металось, не прыгало, не поддавалось ускорению, а размеренно тикало себе вместе с ужасающими китайскими часами с кукушкой на стене. Наверняка подарок на какой-нибудь ментовский корпоратив, — подумал Андрей, когда еще только сюда вошел и позволял себе бряцать наблюдательностью и вниманием к деталям, бутафорским и бесполезным писательским оружием.
Кукушка проорала очередной час, сдетонировав со страшным ударом под ребро. И тут они слаженно, будто и впрямь по времени, перестали бить.
Андрей еще откатился по инерции на полметра вбок, перед глазами замаячила ободранная ножка милицейского стола, паутина, отставший шпон. Осторожно, стараясь не въехать в стол головой — пространство, в отличие от времени, перестало быть однозначным, дрожало и норовило изогнуться в неожиданную сторону, — он приподнялся, сел и сразу согнулся, подавляя подкатившую к горлу тошноту. Никогда раньше меня не избивали по-настоящему, и теперь я понятия не имею, насколько остался цел, и даже давнее медицинское образование ни к черту…
— Поднимайся, падаль, — запоздало, вдогонку, приказал один из квадратномордых. Капитан, вспомнил Андрей, снова — он, конечно, первым делом определил это еще тогда, сразу как вошел, — искоса глянув на погоны. И понял, что уже стоит, пошатываясь, придерживаясь за край стола.
— Семеро детей, — медленно, с отвращением отчеканил капитан. — И сорок восемь взрослых. И еще двести с чем-то разной степени тяжести. Подумай об этом, сволочь. Посиди в камере и подумай. У тебя будет время.
Второй — полковник; или подполковник, Андрей не был уверен. Этот ничего не сказал, сосредоточенно вытирая влажной салфеткой кончик ботинка. Салфетка становилась бурой. Андрей провел тыльной стороной ладони под носом, размазывая кровь.
Еще в кабинете присутствовал мальчишка, бандитски стриженый, опер или стажер: этот сидел за столом и прилежно писал, не участвуя в избиении, хотя скорее всего был не прочь, просто не дорос еще по званию. Встретился с Андреем взглядом и очень быстро, словно пойманный на списывании или подглядывании в женский туалет, опустил глаза.
— Увести, — брезгливо скомандовал ему капитан.
*
У него было время.
Чего не было — так это часов и прежнего внутреннего таймера. И мобильный отобрали еще при задержании, так и не позволив сделать ни одного звонка.
В камере, кроме Андрея, сидел помятый мужичок, гротескно похожий на Бомжа, даже с таким же, только не седым, а рыжеватым, хвостом. Он тоже не знал, который час, зато, ухватившись за вопрос, тут же подсел, назвался Володей, попытался пристать с разговором, явно ненастоящим, подсадным; Андрей цыкнул, отодвинулся в угол, отвернулся. При других обстоятельствах понаблюдал бы, добирая типаж в коллецию, но сейчас жалко было времени.
Действительно, надо подумать. Восстановить все в деталях. Понять, что, собственно, и как произошло.
Я вошел в синхрон. Я знал, что будет взрыв, но надеялся… на что? Предотвратить, отменить авторской волей? Просто так, писательским клавишным произволом, — когда уже тикало, уже бежали назад цифры на таймере, и все это происходило в реальном времени, тогда как ты сам оставался вне? Бесконечное самомнение. Если б ты меньше воображал себя творцом и больше рассуждал логически, то лучше попытался бы отследить момент, когда в отеле устанавливали бомбу, кто-то же это сделал, профессионально, тщательно разработав план и реализовав его без сучка и задоринки… Кому-то пришла в голову идея, кто-то ее финансировал, кто-то осуществил…
По мнению правоохранительных органов — это сделал я. Андрей Маркович, тридцать семь лет, не работает. И не имеет никакого алиби с субботы — в котором часу я ушел из кафе, где меня видели Полтороцкий, Скуркис и другие? — и вплоть до утра понедельника, когда был задержан в непосредственной близости от взорванного объекта… редкая удача, что я вообще остался жив.