Конечно же, он просто отвечает на вопрос:
«Координаты пересечения: 45.11.с.ш. 23.16.в.д. 10.35.а.в. Дальше мы его не вели. Вы сами сможете это сделать, как только получите от нас коды доступа».
Игар. Что он там забыл, дурачок?!
Я так и не увидел его взрослым и потому вызываю в памяти ребенком, худеньким и большеглазым, умничкой, запомнившим с детства приват-коды эквопотоков. Золотой мальчик, потенциальный энергофинансовый гений, мой родной правнук!!! — в конечном итоге тоже пошел за тобой, Женька Крамер. Что, черт возьми, ты показал ему такого, что его пленило и притянуло, призвало под твои знамена, да просто привлекло его любопытство?! Нет ничего банальнее и скучнее плебс-квартала, им всем внушают это с детства, — но ты победил, Крамер, ты оказался убедительнее, ты увел его у меня, моего единственного родного мальчика, надежду и утешение моей старости. Да как ты посмел?!
Так, спокойно. Кажется, моя старческая сентиментальность перехлестнула все возможные границы, дальше только старческий же маразм. Поехали: число пи до двадцать второго знака. Последовательность Фибоначчи. Карл у Клары украл кораллы…
«Господин Сун?»
А этот Морли, оказывается, до сих пор висит на коммуникации. Чего ему от меня надо вообще?
«Что вам нужно?»
Он считывает мою реплику как прямой вопрос, и он прав.
«Мы даем вам коды плебс-квартала до пятнадцатой степени доступа. Вы отслеживаете расщепленный эквопоток; надеюсь, вы понимаете, господин Сун, что время упущено и вам придется несколько ускориться? Это первое. Далее…»
Включаю опцию записи. Потом, позже, на свежую голову, разберусь подробнее, в деталях. Может быть, и соглашусь… Да куда я денусь?
Перед тем как встать из-за панели, выпускаю Паютку на экран. Она резвится, перебирая тонкими зелеными лапками по бегущим строкам коммуникации, словно по живой, клонящейся на ветру траве.
Андрей Маркович предпочитает подчеркнуто демократичный стиль. По признанию писателя, одежду он чаще покупает в Европе: «Потому что у меня там бывает на это время». Однако, по его словам, названия мировых брендов ни о чем ему не говорят: «Если понадобится для книги, для характеристики персонажа, которому это важно, понимаете? — изучу». Автор бестселлеров с мировым именем признался нашему изданию, что его редко узнают на улицах, и ему это нравится: легко затеряться в толпе. На наш традиционный вопрос о марке его часов Андрей Маркович ответил, что часов не носит вообще.
— За нашу встречу — это будет попсово, — сказал, поднимая рюмку, Скуркис. — За судьбы литературы, по-моему, излишне претенциозно. За любовь пока рано…
— Так за что же мы выпьем? — засмеялась Машенька.
— Подожди, дорогая. Не может быть, чтобы мы нашли повод не выпить.
Пошляк, поморщилась Вера. Зачем я вообще здесь?
Она посмотрела на раскрытую программку, лежащую на коленях, которую за утренним чаем аккуратно, как в детстве телепрограмму, пометила шариковой ручкой, обведя овалами время и подчеркнув места интересных событий. Их было много, они наползали друг на друга по времени и разбегались в пространстве, причем по незнакомому городу: соотнести его с условной картой на обложке программы у Веры не получалось категорически. Она собиралась предложить компанию кому-нибудь из девочек, но все они успели уйти из хостела раньше, чем Вера проснулась; возможно, обиделись за вчера, и эта непроясненность до сих пор сидела в ней невидимой волосяной занозой. А потом в номер заглянули Машенька с Красоткиным и Берштейном, и конечно, Вера согласилась пойти с ними. Скуркис привязался к компании позже. Держался он так, будто ничего не случилось, постоянно хохмил и острил, хотя лично Вере не адресовал ни реплики, ни слова.
— За Андрюху, — пророкотал артист и депутат Полтороцкий. — Возражения не принимаются. За тебя, дорогой!
Маркович сдержанно улыбнулся, но отнекиваться не стал. Машенька, Красоткин и Скуркис с готовностью вскинули бокалы. Нереально юный мальчик и его барышня, чье маленькое ушко было варварски пробито полудюжиной серег, переглянулись поверх коснувшихся стаканов, словно передали друг другу закодированную информацию на чужом языке. Вера пригубила тоже.
Это было уже третье за сегодняшний день кафе, где они, по выражению Машеньки, «падали»; на сей раз в произвольном месте неподалеку, чтобы подождать Берштейна. Робкое предложение Веры остаться там, в «Прихожей», и послушать его — самого Берштейна! — беззвучно кануло в пространство. Конечно, ни успешного писателя Марковича, давним знакомством с которым безмерно гордился Скуркис, ни Полтороцкого, самонадеянного стареющего актера с депутатским значком, ни тем более этих детей стихи не могли интересовать по определению. Но Машенька, Миша?.. но она сама?