Было уже довольно поздно, когда вошел доктор Гагенбах; он был встречен упреками за продолжительное отсутствие.
— Где вы пропадаете, доктор? — с досадой крикнул ему директор. — Мы сидим тут все вместе, волнуемся, беспокоимся, а вы и глаз не показываете.
— Не могу же я запретить людям болеть в день выборов! Мне еще утром пришлось отправиться в Экардштейн, и я не мог уехать, прежде чем все не кончилось.
— Граф умер? — удивленно спросил директор.
— Два часа тому назад.
— Для графа Виктора это внезапная перемена фортуны, — заметил главный инженер. — Еще вчера он был бедным, зависимым лейтенантом, а сегодня — обладатель большого экардштейнского майората! Говорят, граф Конрад был не особенно любезен со своим младшим братом.
— Да, и тем не менее этот брат в последнее время неплохо к нему относился. Теперь, надеюсь, вы извините мое отсутствие; да во мне и не было здесь надобности. Как идет дело? Надеюсь, хорошо?
— Не особенно-то хорошо, — заметил главный инженер. — Известия из деревенских округов удовлетворительны, но в городе социал-демократы явно берут верх.
— Ну, этого следовало ожидать, — вмешался Виннинг, управляющий техническим бюро. — Все зависит от Оденсберга; благодаря ему перевес будет на нашей стороне.
— Да, если только мы можем рассчитывать на Оденсберг, — сказал директор. — Но я боюсь, как бы нам не ошибиться в расчете. Партия Рунека среди рабочих гораздо многочисленнее, чем мы предполагали.
— Рунек — превосходный оратор, — серьезно сказал Виннинг, — и его речь на днях в гостинице «Золотая овца» увлекла всех слушателей, хотя ее не сравнить с предыдущими его выступлениями; прежде он говорил холодно, но каждое его слово было как удар молота, а на этот раз он торопился, как лошадь, которая несется к пропасти.
— Вероятно, он испугался за свой мандат, — насмешливо заметил главный инженер. — А, вот идет Гельман! Может быть, он сообщит что-нибудь важное.
Вошел один из младших служащих и подал только что полученную телеграмму. Директор распечатал ее, прочел и молча передал Гагенбаху, стоявшему рядом; тот взглянул на нее и покачал головой.
— Это очень неприятно! Итак, в городе налицо победа социалистов.
Телеграмма обошла присутствующих, а директор направился к телефону, чтобы сообщить патрону полученное известие.
— Теперь все зависит только от Оденсберга, — сказал главный инженер. — Было очень неразумно именно теперь, непосредственно перед выборами, выгнать этого крикуна Фальнера; это обозлило рабочих и обойдется нам, может быть, в несколько сот голосов; но господина Дернбурга не переубедишь.
— Неужели же он должен был позволить, чтобы этот человек совершенно открыто выступал против него в его же мастерских? — вмешался Виннинг. — В Оденсберге вообще никогда ничего подобного не допускали, а теперь это было бы непростительной В слабостью.
— Но я боюсь, что здесь нас ловко обошли. Фальнер знал, что его ждет; но он принадлежит к числу недавно поступивших, которые немного теряют, оставляя рабочее место, а потому и пошел на это. Его должны были выгнать, история с ним должна была взволновать рабочих, на это и рассчитывали. Я говорил это патрону, но напрасно; его единственным ответом было: «Я не потерплю возмущения и подстрекательств на своих предприятиях, этот человек будет сразу уволен!». Он сам дал нашим противникам в руки оружие.
Директор, возвратившийся от телефона, услышал последние слова и многозначительно сказал:
— Если бы все обошлось только потерей голосов! Вчера нам сообщили, что рабочие собираются вступиться за Фальнера и потребовать, чтобы его оставили на работе. Если они действительно сделают это, у нас начнется война.
— Но они не сделают этого, потому что знают своего хозяина, — вмешался доктор, — он настоит на своем, хотя бы ему пришлось закрыть все свои заводы.
— А если бы и так, что за дело до этого Ландсфельду и его приверженцам? — воскликнул главный инженер. — Они хотят борьбы, им все равно, какой ценой, какими жертвами они добьются ее. Я остаюсь при своем мнении: увольнение Фальнера было ошибкой. К сожалению, он еще здесь и только послезавтра оставит работу. Кто знает, что еще из этого выйдет! Если выборы кончатся неудачно для нас и возбуждение рабочих вследствие этого возрастет, нам могут устроить очень неприятный сюрприз.